Железный кулак. Сага великих битв - [32]

Жизнь, в которую он окунулся, была слишком сложной для человека пустыни, поэтому Кирби слепо подчинялся Лайману. Он даже понятия не имел о сумме его сборов и своей доле в них. Доля эта выходила весьма скромной. Но думать о сложностях городской жизни ему было втягость. Привычных мыслей не хватало, нужно было шевелить мозгами.

Порой он сравнивал себя с человеком, бредущим по незнакомой местности в густом тумане. Впрочем, туман, рождающийся от огромного количества ударов в голову, действительно начинал окутывать его мозг плотной пеленой. Изувеченные уши, брови, нос — он уже выглядел ветераном, проведшим всю жизнь на ринге. Кирби озарило: несомненно, любое дело человек должен начинать с азов, с самого дна, однако выходило так, что ему суждено остаться на дне, на захудалом ринге, до конца своих дней — видимо, весьма недалекого. Тряхнув головой, Кирби отогнал несвоевременные мысли и вернулся к реальности, к последним торопливым указаниям Лаймана.

Гонг! Привычный ураганный рывок в сторону противника. Привычный рев толпы в изуродованных ушах: «Карнес! Карнес! Карнес!» Человек, которого невозможно нокаутировать!

Миллер холодно улыбался. Ему и раньше доводилось встречаться с железными бойцами, но он был для них опаснее любого молотобойца-убийцы. Тактика Миллера была проста — растрясти крепкого на удар парня не сокрушительными, но опасными тычками и хуками в голову. Заставить его пропотеть, устать, сбиться с ритма. Не изматывать себя, пытаясь пробить его с первой же атаки.

Миллер, огрызаясь, отступал. Карнес лез вперед. Миллер безошибочно почувствовал, что не следует пытаться резко остановить, сбить эту атаку мощными ударами. Он пятился, время от времени выстреливая короткими прямыми тычками в лицо противника, и лишь иногда прорывался вперед, буравя корпус Карнеса сериями резких апперкотов. Карнес, соображая, что его кулаки молотят воздух где-то за спиной Миллера, замирал в недоумении. Ничего не зная о правилах предельно близкого боя, он в лучшем случае обхватывал Миллера локтями и ждал, пока судья остановит бой и разведет противников. Его брюшные мышцы стальными плитами звенели под молотоподобными кулаками Миллера. Сам же Миллер недовольно кряхтел, понимая, что ему придется немало потрудиться, чтобы «довести» этого парня.

Раунд за раундом Карнес держался — держался непоколебимо физически и душевно. Когда он проводил удачный удар, Миллер содрогался до самых пяток. Впрочем, случалось это нечасто. Опытный боксер, Джек быстро приноровился к весьма однообразному стилю соперника. Несмотря на лавину ударов и несколько свежих отметин на лице, Кирби чувствовал себя уверенно, дышал ровно и глубоко. К концу седьмого раунда он не давал ни малейшего повода усомниться в своей решимости закончить бой на ногах.

Вынув сигару изо рта, Большой Джон многозначительно кивнул Лайману. Эл суетливо вынул из кармана маленький пузырек. В перерыве под прикрытием правильно вставшего и расправившего полотенце секунданта он поднес пузырек к окровавленным губам Карнеса.

— Выпей! — прошипел он. — Давай, живее!

Не задавая вопросов, Карнес сделал глоток. Приказ менеджера — закон. Жидкость пахла неприятно, рот обожгло горечью. Фыркнув, Кирби хотел спросить Эла, зачем это было нужно… но тут прозвенел гонг.

Карнес привычно вылетел на ринг и понял: что-то идет не так. Фонари поплыли перед глазами, и он на миг замешкался, чтобы проморгаться. В этот момент полновесный хук Миллера угодил ему в неприкрытую челюсть.

Карнеса отбросило к канатам, затем — отдачей — обратно. Ощущение было такое, словно перчатка противника все еще давит на его челюсть — с силой, почти равной силе удара. Ноги дрожали, руки повисли плетьми. Однако помутившееся сознание упрямо твердило ему, что этот удар был ничуть не сильнее множества других. А значит, причина странного эффекта лежит в нем самом, в Кирби Карнесе.

Человек пустыни разозлился больше обычного. Зрители приняли это за результат умелого боксирования Миллера, но Кирби понимал, что в нем самом поселилось нечто, тянущее к земле руки, наливающее свинцом взгляд. Миллер чувствовал перемену в состоянии противника, но действовал осторожно. Может быть, это ловушка. А рисковать он не имел права — слишком высока была цена каждого пропущенного удара. Энергично работая вытянутой левой рукой, правую он все время держал наготове — в «заряженном» состоянии.

Конец раунда Карнес встретил на ногах.

Эл Лайман с тревогой поглядывал на Большого Джона, который демонстративно мрачно и злобно загасил окурок сигары о подошву ботинка. Поежившись, Лайман наклонился над Карнесом:

— Ну, Кирби, как дела? Как себя чувствуешь?

— Паршиво, если не сказать хуже, — ответил тот. — Что ты в меня влил?

— Просто чуть-чуть разбавленного бренди, — соврал менеджер. — Ты побледнел, и я подумал, что это поможет тебе взбодриться.

— Я продержусь! — сказал сам себе Карнес и встал с табурета. — Меня не собьешь…

«Никто не сможет нокаутировать меня», — такая мысль билась в затуманенном мозгу Карнеса, пока он вновь и вновь подставлял свое тело и голову под безжалостные кулаки соперника. Миллер, поняв, что заторможенное состояние Карнеса — никакая не уловка, вылил на него всю скопившуюся и до сих пор придерживаемую ярость.