Железный человек - Моё путешествие сквозь Рай и Ад вместе с Блэк Саббат - [2]

Дедуля же напротив отлично ладил с окрестными детишками, не жалея на них мелочи, и он всегда давал мне пол-кроны [крона (crown) - английская монета в пять шиллингов], когда я приходил к нему. И немного мороженного. И колбасы. И макарон. Можете представить, как я обожал навещать его. Еще он был очень набожным. Он постоянно ходил в церковь и раз в неделю посылал туда цветы и всякие припасы.

Я думаю, что бабуля была из Бразилии. А отец родился здесь. У него было пять братьев и две сестры. Мои предки были католиками, но видел их в церкви я всего раз или два. Довольно странно, что мой папа не был также религиозен, как его отец, но, возможно, он просто меня жалел. Я с трудом переваривал походы в церковь, я просто не знал, чем там заняться. На самом деле я верю в Бога, но не хожу в церковь только для того, чтобы убедить его в этом.

Родители работали в подаренном дедом на их свадьбу магазинчике на Кардиган Стрит (Cardigan Street) в бирмингемском итальянском квартале. Кроме фабрички мороженного дедуля владел лавками и целым парком передвижных печей. Они выезжали в город, готовили и продавали печенный картофель, каштаны или что там было подходящее по сезону. Отец был еще и плотником, и очень хорошим; всю нашу мебель он сделал своими руками.

Когда мне было пять или шесть, мы переехали из мороженного рая на Беннеттс Роуд (Bennetts Road), в райончик, называвшийся Уошвуд Хит (Washwood Heath), являющийся частью Солтли (Saltly), который в свою очередь есть часть Бирмингема. У нас была крошечная комната с лестницей в спальню. Одно из моих первых воспоминаний - это как моя мать несет меня вниз по крутым ступенькам. Она подскользнулась, а я полетел и, конечно же, приземлился прямо на голову. Может, поэтому я и есть такой, какой есть...

Я постоянно игрался со своими оловянными солдатиками. У меня был набор, маленькие танки и всякое такое. Будучи плотником, отец часто отсутствовал, строил Четенхемский Ипподром (Cheltenham Racecource). Каждый раз, когда возвращался, он приносил мне что-нибудь, к примеру машинку, пополняя мою коллекцию.

Когда я был ребенком, то многого боялся, поэтому я забирался под плед и зажигал маленький фонарик. Так делают многие дети. Моя дочь делала также. Как и я, она не могла уснуть без света, и мы должны были держать дверь в ее спальню открытой. Что папаша, что дочка.

Одной из причин того, почему я стал носить усы, стало то , что произошло со мною однажды на Беннеттс Роуд. Там жил один парень дальше по улице, который собирал большущих пауков. Сейчас то мне все равно, но тогда я их очень боялся. Мне было восемь или девять в то время. Этого парнишку звали Бобби Ньюзанс, и это было очень подходящее для него имя#. Однажды он погнался за мной, я аж в штаны наложил и рванул по этой улице, мощенной гравием, оступился и въехал в гравий лицом и губой. Шрам до сих пор остался. Детвора даже начала меня называть “Лицо со шрамом”, так что у меня образовался жуткий комплекс по этому поводу.

Там же у меня появился и еще один шрам, когда вскоре после происшествия с пауком кто-то бросил петарду, из тех, что искрятся, и она попала мне прямо в лицо. С годами этот шрам рассосался, но когда я был молод, он еще выпирал на губе, так что, как только я смог, тут же отрастил себе усы.

Еще когда мы жили на Беннеттс Роуд, я вступил в бойскауты (Cubs) [Cub, или Cub Scout - член младшей дружины, что-то вроде американского Boy Scout]. Это как скауты (Scouts). Идея в том, что ты ходишь в походы, но мои предки не разрешали мне этого. Они слишком пеклись обо мне. К тому же путешествия стоили денег, которых мы не имели; они зарабатывали жалкие гроши по меркам наших дней. Я носил форму бойскаута: короткие шорты и маленькие штуки поверх носков, кепку и галстук. Так что выглядел я, как более молодая версия Ангуса Янга (Angus Young).

Со шрамами.

2. Это - итальянское

У меня остались к тому же и психологические шрамы. Я знаю, что отец не хотел моего появления, я получился по случайности. Я даже слышал, как он выдал как-то в состоянии “дайте покричать”: “Я все равно никогда не хотел тебя!”

И криков было вдосталь, потому что мои предки были горазды поскандалить. Он терял самообладание, мама теряла тоже, потому что из него перла его итальянская натура, а она была довольно необузданна и просто слетала с катушек. Я как-то видел, как мать пыталась ударить отца бутылкой, а он схватил ее руку, чтобы защититься. Это было чертовски ужасно, а на следующий день они болтали, будто ничего и не было. Очень своеобразно.

Помню я, как они дрались и с соседями. Мама была на заднем дворе, и там была деревянная изгородь между нами и соседями. Очевидно, кто-то их них сказанул что-то о нашей семейке, и матушка пришла в ярость. Я выглянул в окно своей спальни и увидел, как она, свесившись с заборчика, лупит соседскую дамочку метлой по голове. Вмешался папаша, а затем и муж этой тетки, началась драка через изгородь, и та в конце концов обвалилась. Я только и видел со своего окна на первом этаже, как они визжат, орут и лупят друг друга, и ревел.

Если я делал что-то не так, то сильно получал за это. Я опасался делать хоть что-то, всегда боялся порки. Но так дела обстояли в те времена. Так было во многих семьях, люди дрались и получали по шее. Может, и сейчас также. Мы с отцом не очень ладили, пока я был молод. Я был парнем, который никогда не был в состоянии сделать что-то как надо. Постоянно слышал: “Ты не нашел себе работу, как это сделал тот-то и тот-то. Он будет бухгалтером, а из тебя что выйдет?”.