Железные паруса - [29]

— Я все знаю… — шепотом произнес он, нагло упираясь взглядом. — Капитан, возьми меня с собой…

Лицо у Бар-Кохба жесткое, в оспинах, словно по нему прошлись напильником или выстрелили пекапсином в упор, узкое, острое, как лезвие ножа, и похож он больше на червя, но пользовался у пангинов странным послаблением — носил длинные сальные волосы. За ним и его дружками числилось несколько темных дел, и держали их обособленно в отдельной камере, а на работу водили исключительно по кухонным нарядам.

— Если с моим другом что-то произошло, ты же знаешь?.. — сказал Он и подумал, Господи, ну почему я такой смелый?

— Не волнуйся… — произнес Бар-Кохба. — Иногда мусорщик тоже на что-то годится…

— Он выпросил у меня жвачку, — произнес Он равнодушно, наблюдая, как капли воды поблескивают в лучах прожекторов и подхватываются вентиляторами над ржавой арматурой, чтобы осесть на стены. Ему не было никакого дела до этого негра.

— Зря, — сказал Бар-Кохба. — Один раз ему уже заплатили…

Но ясно было, что ему наплевать на уборщика так же, как и всем остальным на заводах Мангун-Кале.

Клешня на плече неотрывно преследовала до лотка с хлебом.

— Убери лапу! — сказал Он.

Бар-Кохба промедлил.

Сейчас я его ударю, подумал Он, чувствуя, как начинает звенеть в голове, и Пайс будет ждать меня вечность, потому что Пайс есть Пайс, потому что предан, как собака, и один ни за что не пойдет в побег.

— Ничего, — ответил Бар-Кохба, — мне в отличие от тебя, спешить некуда. Ты же знаешь!? — Но лапу убрал.

Единственное, чего им обоим не хотелось — это привлекать внимания охраны.

— Я даже знаю тебя больше, чем себя! — веско произнес Он и посмотрел в холодные глаза Бар-Кохба.

Ничего в них не было хорошего — ни человечности, ни понимания, жесткость одна, холодный расчет и дремавшее звериное бешенство.

Пусть… пусть… идет, решил Он.

— Не будем ссориться, — зловеще возразил Бар-Кохба, яростно скребя под мышкой. — От этого никто не выиграет…

Бил он без предупреждения одним и тем же приемом — словно бы потягиваясь, вдруг наносил страшный режущий удар в шею или поперек лица, норовя попасть в глаза, или в сустав плеча, под ключицу, норовя отрубить руку, и Он знал, что в правом рукаве на веревке у него спрятан длинный, узкий стилет, который пангины намеренно не замечают.

— Боюсь, что косматый начальник узнает о твоих планах раньше, чем ты их осуществишь, — зловеще предупредил Бар-Кохба.

— Плохо! — заметил Он, играя желваками. — Очень плохо! Я даже не знаю, что делать?! Предательства твои дружки не простят.

— Солнышко бы увидеть, — мечтательно произнес Бар-Кохба, — а потом умереть, — и вырвал из-под мышки клеща-кожереза.

— У меня нет лишнего места, — ответил Он, потому что не верил Бар-Кохбе ни на грош, не тот он был человек, которому можно было верить.

— Где толпа, там и еще один. Ну?

Есть сотни приемов избавиться от непрошеного попутчика еще здесь, в боксе. Можно ненароком получить удар заточенной ложкой под лопатку или быть удавленным в тот момент, когда вся масса заключенных по команде придет в движение, или внезапно поскользнуться и разбить голову об угол лавки, тебя могут заставить проглотить горсть извести и металлических опилок или убить одним из тех таинственных способов — даже для самих исполнителей, над котором потом петралоны будут только ломать голову. Можно придумать множество хитростей, можно, но только не накануне побега. И поэтому Он ответил:

— Ладно, будь поблизости…

— Смотри, не выкинь какой-нибудь шутки.

— Не суетись и не зевай.

— За мной не заржавеет, ты же знаешь…

Катись ты! подумал Он и пошел к своим.

— Что он от тебя хотел? — Скосился на него Поп, когда Он сел рядом.

Поговаривают, что среди пангинов есть специалист, читающий по губам.

— Джо… — ответил Он, — просто Джо…

Они уже ничего не могли поделать. Дело вертелось само по себе. И разбираться с кем-либо у них просто не было времени. Ясно было, что уборщик заработал дважды, а это было нарушением негласного кодекса заводов горы Мангун-Кале, но наказать хитреца негра они просто не успели бы.

— Все, хана, — не разжимая губ, заговорщически шепнул Толстяк-Мексиканец, — третья смена тю-тю. — И сделал жест, устремленный к невидимому потолку. А затем громко: — Обещали овощей и настоящего мяса. — Это уже предназначалось другим ушам — тем, кто расселся за соседними столами, и фискалу Клипсе.

— Я-я давно уже… — воодушевленно произнес Клипса, и с его губ как всегда полетела слюна.

— Стаканчик саке бы… — сказал Ван-Вэй и выразительно покрутил сплющенным носом.

Костяшки кулаков у него были разбиты и превратились в безобразные мозоли, а единственное ухо выглядело так, словно над ним экспериментировала толпа пангинов.

— Я бы и от шнапса не отказался. — Хуго-немец демонстративно сплюнул и стал насвистывать бравурный марш сквозь дырку на месте переднего зуба.

— Благодарите его… — Мексиканец показывал пальцем на Клипсу.

Он входил в роль. Даже через пять месяцев пребывания под землей он остался таким же шоколадным и блестящим, как свежий батончик

— Известные фокусы, — подтвердил Хуго. — Тары только нет.

Клипса соображал туго, только вертел головой:

— Я-я-я… не-не-не… пью вина…