Железная матка - [12]

   Чтобы испытать коня, Сахмад разогнал его, подскакал к убитому. Жеребец потянул голову к бывшему своему хозяину, зашевелил губами, словно хотел оставить на хладном челе прощальный поцелуй. Новый хозяин придержал поводок. Мертвый разбойник тоже принадлежал Сахмаду, был его добычей. Мальчик по-хозяйски оглядел его с высоты своего положения. Под головой убитого расплывалось красное, песок промокал, темнел. Серпуш из зеленой материи, упавший с головы разбойника, подхватил ветер и погнал по барханам, как перекати-поле.

   Убитого осмотрели. Левое ухо было начисто срезано и болталось на кровавой ниточке. На затылке волосы промокли от крови, видимо, вторая пуля попала туда. Третья пуля застряла в основании шеи. Входное отверстие почернело, забитое мокрым песком. И только четвертая пуля ушла в никуда.

   - Хорошая кучность, - удовлетворенно, словно сам стрелял, произнес подошедший турецкий офицер и с уважение посмотрел на Сахмада. Носком сапога начальник конвоя опрокинул труп на спину. Задранная рубашка открывала плоский белый живот с небольшой родинкой возле пупка. Сахмад в оцепенении смотрел на неподвижный живот, больше всего удивляла эта каменная его неподвижность.

   Офицер отдал своим людям распоряжение. Убитого разбойника раздели до пояса, забрали все оружие и немного денег, что при нем оказались. Зеленые шелковые шаровары снимать не стали. Позорить мужчину, даже мертвого, обычаем запрещалось. Абрек лежал, отрешенный от всего земного, уставив острый крючковатый нос в синее небо, точно мертвый коршун. Никогда уж ему не летать вольной птицей по просторам пустыни, не убивать и не грабить людей. Он сам был убит и ограблен. Таков закон жизни.

   Хами Махмуд нагнулся к трупу, оторвал болтавшееся ухо, протянул его победителю. Обычай дозволял коллекционировать части тела убитого врага. А первый трофей вообще самый ценный. Победитель отказался. Его страстью были железяки, а не части человеческого тела. Тогда офицер отшвырнул ухо, вытер руки носовым платочком. Сейчас же к кровавой добыче спланировал ворон, круживший поблизости, воровато схватил ухо огромным клювом, тяжело разбежался против ветра, взлетел.

   Разбойника закапывать не стали. Оставили в назидание и устрашение его собратьев по ремеслу. Но результат этой меры, конечно, будет обратным: еще большая лютость с их стороны, еще большая ненависть.

   Одежду и оружие убитого Сахмад отдал воинам конвойного отряда. Деньги разделил между своими ребятами. Закон был соблюден: пятую часть добычи он пожертвовал малоимущим. Фарид по кличке Бакшиш, от зависти чуть не задушивший себя шарфом, немного успокоился, когда получил свою долю. Хасан по обыкновению не выразил никаких эмоций, молча сунул монеты в карман. К богатству он был равнодушен.

   Турецкий офицер воздал хвалу Сахмаду за приобретенное в бою звание настоящего мужчины. Теперь все знали: Сахмад уже не мальчик, а мужчина, джигит. Чтобы стать мужчиной, надо убить врага и завладеть его имуществом. Таков закон жизни.

   Но ощущалось некоторое чувство вины. Сахмад, конечно, сожалел, что убил не презренного гяура, а своего же правоверного, но потом утешил себя тем, что враги бывают и среди правоверных и что теперь это уже неважно. Мертвое тело пойдет на корм птицам, зато душа убитого им человека уже прибыла в рай, где, как писал арабский поэт и философ Ибн аль-Араби, - текут четыре реки из молока, вина, сладкой воды и меда. Где, как утверждает Благородная Книга* <*То есть Коран>, высятся серебряные дворцы, деревья с большими листьями и спелыми плодами. Прекрасные девственницы - гурии, живущие в тех дворцах, встречают нового жителя рая, чтобы услаждать его пением и ласками всю оставшуюся вечность.

   5

   Поднявшееся уже довольно высоко солнце стало припекать так, что Сахмаду пришлось снять теплую куртку, сделать аккуратную скатанку и прикрепить ее к седлу. Теперь было на кого переложить свои тяжести: сумку, боеприпасы и прочее. С коня мужчина Сахмад уже не слезал, гарцевал на своем жеребце среди конных воинов как равный им. И думал он, что когда вернется домой, обязательно спросит у Данилыча, как звали коня Великого Тимура. Этим же именем он наречет своего скакуна. Пока можно называть по масти - Буланый. Но про себя, не вслух. Все равно конь пока откликаться не станет. Он еще долго будет привыкать к новому имени. Но в конце концов все же привыкнет. Таков закон жизни.

   Чтобы проверить, сколько времени они уже находятся в пути, Сахмад еще раз достал свои часы марки "Слава", найденные им в сретенских развалинах, взглянул на заржавленный циферблат. Часы стояли. Молодой мужчина потряс механизм, послушал, поднеся к уху. Часы не тикали. Время остановилось. Жаль, что часы опять сломались. Но выбрасывать их Сахмад не стал. Может, отдохнув, они снова пойдут. Так уже было не раз. Возможно, путаная пустыня на них так подействовала...

   Долго ли коротко шел караван по древней дороге, которая то появлялась, то вновь исчезала под песками, когда, наконец, на фоне бледного неба довольно явно обозначился серо-голубой силуэт Башни. Вернее то, что от нее осталось. По мере приближения все четче вырисовывался остов огромного сооружения. Древняя громадина была круглой в плане, разлапистой у основания, о десяти ногах, постепенно зауживалась кверху. Даже разрушенная наполовину, Башня являла собой символ дерзновения и мощи древней цивилизации, воздвигшей это чудо света. Говорят, она была столь высока, что шпилем своим достигала до седьмого неба. Местное население называло ее Вавилонской башней. Все помнят легенду о том, как люди некогда разговаривали на одном языке, но обуянные гордыней, решили построить башню до самого неба, чтобы скинуть оттуда Бога и самим воцарится на небесном престоле. Бог-Аллах разгневался на людей за такую дерзость, разбил башню молниями и смешал языки. Начались "шатания и разброд", а также "раздрай", когда единый язык раздирался на многие. Люди перестали понимать друг друга. Их цивилизация угасла. Все, что от них осталось, это смутные легенды да мертвые руины.