Железная дорога - [41]

— А ты-то как к ним попала? — Спросил Иваныч после паузы, повисшей в конце его жуткого рассказа.

Пришлось воспользоваться версией, недавно сочинённой для деревенских одноклассников: испытывая мучительные угрызения совести, повествовать про родителей-алкоголиков, брата отца, приютившего меня.

— А дядя твой, он кто, чем занимается? — Поинтересовался Иваныч. И тут я сообразила, что не знаю, чем занимается Дмитрий Данилович, и вообще ничего о нём не знаю. Паника едва успела накрыть меня холодной волной: «Почему он устроил меня в эту школу, в именно этот класс? » — но тут машина остановилась, и передо мной предстала мучительная необходимость кантовать травмированную ногу.

Кстати, я так никогда и не узнала, где и кем работал Добрый Дядя в то время, когда мы познакомились. И это не потому, что он что-то тщательно скрывал, просто я не задавала ему тех вопросов, на которые ему не хотелось отвечать. Я всегда знала, чего ему хочется, от чего лучше воздержаться. Позже я была в курсе его дел, но тогда он уже не работал «на дядю» — стал вольным предпринимателем.

Трудно было выбираться из уазика, как ни помогал мне Иваныч, а натерпелась я боли. Дальше всё пошло как по маслу: именно в ту минуту на крыльцо корпуса пансионата вышли мои архитекторы, они раненую и в медпункт отнесли, и лыжные штаны с неё стянули, оставив только в джинсах, и, после того как врач, поставив диагноз «потянула голеностоп», наложил тугую повязку, отнесли в номер. Руководил их действиями, разумеется, Иваныч. Он суетился, прикрикивал на ребят: «Осторожней, не дрова несёшь! Ногу, ногу не задень!». В тёплой дружеской обстановке общими усилиями я была водружена на кровать. Ребята собирались прислать ко мне кого-нибудь из своих однокурсниц: «Мало ли, какие девичьи вопросы тебе нужно будет порешать», но после инъекции, сделанной в медпункте со словами: «Поспите, боль и утихнет», меня со страшной силой клонило в сон.

— Потом. Я посплю немного, ладно?

— Давай, отдыхай, девонька, а обед тебе моя старуха сюда принесёт — она у меня на кухне работает. Только ты мне сперва телефончик дяди своего дай, мне с ним переговорить надобно.

Продиктовав номер телефона, я провалилась в сон, и уже не слышала, как археологи под предводительством Иваныча вышли из номера.

Меня будили девушки из МАРХИ, но я не смогла проснуться, потом какая-то женщина с полным добрым лицом уговаривала меня поесть — видимо, это и была Иванычева «старуха», но мне хотелось только спать, потом проснулась оттого, что кто-то ощутимо похлопывал меня по щекам.

— Давай, просыпайся, засоня, щас тебя лечить будем, — Я с ужасом увидела, что на моей кровати сидит улыбающийся сероглазый херувим — тот, что сделал подсечку, свалившую меня в овраг. Рядом стоял его дружок, толстый, рыхлый, и, шлёпая противными мокрыми губами вертел в руках бутылку коньяка.

— Я не пью. И вообще, кто вас звал? Уходите отсюда. — Как можно увереннее и жёстче произнесла я, стараясь окончательно проснуться.

— Ах, какие мы честные девушки! А с папиком своим мы такие же строгие? Думаешь, про тебя никто ничего не знает? В нашем отделе кадров, дорогуша, работа отлажена чётко. Так что будем знакомиться по-настоящему, по-взрослому. — Херувим-членовредитель продолжал улыбаться, но я догадывалась, что ему, не меняя выражения лица, ничего не стоило ударить меня.

— Я буду кричать. — Еле смогла выговорить я через спазм в горле.

— А кричи. Никто не услышит. Там концерт идёт, безголосая певица, любимица публики, приехала. Все собрались в кинозале и наслаждаются высоким искусством. Ты, что, афишу не видела, а, Жень? Это ты зря, читать полезно. — Это заговорил толстый губошлёп. Голос у него тоже был на редкость противный, слизистый какой-то. — Ладно, кончай злиться, давай веселиться. Ха-ха, я даже стихами заговорил. Вот что она, любовь, с людьми-то делает. Мы ведь хотим любви, и готовы любить тебя, Женечка. Уже совсем готовы. Давай, не тяни резину, прямо из горла хлебани коньячишки, девичья душа и оттает, раскроется навстречу любви. Правда-правда, так всегда бывает.

— Пей, Женюра. Всё равно ведь вольём — мы не любим трезвых и гордых красоток. Раз уж тебе всё равно деваться некуда, то постарайся получить удовольствие. — Подключился херувим, теперь уже не сероглазый, а стальноглазый.

— Сволочи! Мразь! — Громко прошептала я и внутренне сжалась — готовилась получить пощёчину. Но того, что произошло дальше, я всё-таки не ожидала. Сероглазый неспешно поднялся с кровати, повернулся, грустно посмотрел мне в лицо, а потом со всей силы саданул ногой по моему забинтованному голеностопу.

Я дико закричала. В глазах потемнело, уши заложило, поэтому я не могла разобрать, действительно ли что-то загрохотало в номере, или это происходит у меня в голове. Я продолжала то ли кричать, то ли выть, то ли стонать — плохо слышала свой голос, когда рассмотрела искажённое лицо Доброго Дяди, склонённое надо мной.

— Они тебя били, Женя? Что они сделали? Скажи что-нибудь! — Желваки так бешено ходили по его щекам, что даже сквозь пелену перед глазами я смогла это рассмотреть.

— По больному месту...ногой...со всей дури...этот...фашист. — Я указала глазами на трясущегося всем телом, уменьшившегося в размерах херувима.