Жду ответа - [30]

«Мм», — сказал Райан, поскольку мытье тарелок совсем не то, чего ему будет недоставать, но он видел, что Оуэн занят какими-то невеселыми подсчетами.

Оуэн переступил с ноги на ногу, морщась над непокорным кусочком лапши и стараясь его отскрести. «По-моему, — сказал он, — вряд ли я буду тебя часто видеть после отъезда в колледж. Вот и все».

«Вижу, как ты мечешься, парень. В этом нет ничего плохого, я вовсе не говорю, будто это плохо, — сказал Оуэн. — Хотел бы я так дергаться в твоем возрасте. При такой жизни, может, даже океан не увижу до смерти. А ты наверняка увидишь, могу поспорить. Семь морей, все континенты, и просто хочу, чтоб ты знал: по-моему, это здорово».

«Может быть, — сказал Райан, впадая в неприятный формальный тон, смущенный самоуничижением Оуэна, его сентиментальной жалостью к себе, свойственной среднему возрасту. — Не знаю, — сказал Райан. — Наверняка мы еще много тарелок вместе перемоем», — легкомысленно добавил он.

Оглядываясь назад, невозможно не вспомнить такие моменты — кухню в доме в Каунсил-Блаффс, посуду в раковине, знакомые серебряные приборы, которые он вытирал насухо и вспоминал теперь с необъяснимой любовью, знакомые тарелки…

Все, что осталось позади. Черная полуакустическая гитара размерами с дредноут, которую Оуэн и Стейси купили ему ко дню рождения; блокнот с расчетами и стихами для песен, которые он пытался писать; даже микс для CD, изготовленный собственноручно, совершенно невероятный, который теперь, пожалуй, не сделать. Глупая детская нездоровая ностальгия, боль при мысли о той гитаре или о своей ручной черепахе Веронике — даже не настоящем домашнем животном. Скучает ли она по нему, что помнит о нем?

Все это тоже аватары, заключающие в себе его прежнее «я», его старую жизнь.

Ладно, подумал он. Сидел, глядя на компьютерный монитор с фотографией и некрологом в «Дейли нонпарель», издающейся в Каунсил-Блаффс. Хорошо.

Жизнь, которую он вел до сих пор, действительно кончена.

Больше его никто не увидит и не услышит. По крайней мере, в его собственном качестве.

12

Люси и Джордж Орсон шли проселочной дорогой к впадине, где раньше было озеро. В Небраске по-прежнему засуха. Уже не помнится, когда шел дождь, из-под ног поднимаются клубы пыли.

Прошла еще неделя, а все нет никаких признаков, что они уезжают, кроме заверений Джорджа Орсона. Что-то не так, догадывалась Люси. Какая-то проблема с деньгами, хотя он не признается. «Не беспокойся, — повторяет он. — Все в полнейшем порядке, только дело идет чуть медленнее, чем я думал, небольшая… заминка». И потом издал мрачный смешок, что ее вовсе не убедило. Совсем на него не похоже.

В последнюю неделю Джордж Орсон сам не свой. По его собственному признанию. «Извини», — говорит он, удаляясь, отправляясь в дальнюю галактику, погружаясь в транс тайных расчетов.

«Джордж, — говорит она, — о чем ты думаешь? Вот сейчас о чем думаешь?»

Его взгляд вновь становится сосредоточенным. «Ни о чем, — говорит он. — Ничего важного. Я просто как-то выбился из колеи. Сам не свой в последнее время»…

Понятно, это фигура речи, но в памяти застряло. «Сам не свой», — думала она, и фактически заметен определенный спад, как у актера, который потерял мотивацию своего персонажа, и даже произношение чуть изменилось, по ее мнению. Гласные стали протяжнее — или ей это кажется? — дикция потеряла четкость и изящество.

Конечно, естественно, он говорит проще, перестав быть учителем, не выступая перед аудиторией. Естественно, человек оказывается немного другим, когда его по-настоящему узнаешь. Никто в точности не такой, как ты думаешь.

Но все — таки она начала пристальнее присматриваться к таким вещам. Возможно, думала она, сама виновата, что не понимает происходящего. Слишком давно ушла в сонный мир, почти две недели смотрит кино, читает, мечтает о путешествиях. Так сосредоточилась на будущем, на тех местах, куда они отправятся, что не обращает внимания на настоящее.

Например: нынче утром зашла в ванную, где Джордж Орсон склонился над раковиной, а когда посмотрел на нее, увидела, что он сбрил бороду. На самом деле — на краткий миг — даже не узнала, словно там стоял незнакомый мужчина, и поэтому охнула и действительно вздрогнула.

Потом увидела его глаза, зеленые глаза, и лицо восстановилось: Джордж Орсон.

— Ох, боже мой, Джордж, — сказала она, приложив к груди руку. — Ты меня испугал. Едва узнала.

— М-м-м, — мрачно протянул он. Не улыбнулся, лицо не смягчилось. Просто смотрел в раковину, где гнездом лежат волосы. — Извини, — рассеянно сказал он, пробегаясь пальцами под глазами, медленно проводя ладонью по голым щекам. — Прости, что испугал.

Люси вгляделась в него — в новое лицо — с неуверенностью. Он что — плачет?

— Джордж, — сказала она, — какая-то проблема?

Он качнул головой:

— Нет-нет. Просто решил… пора что-нибудь изменить. Вот и все.

— Похоже, ты чем-то расстроен, или еще что-нибудь.

— Нет-нет. Просто такое настроение. Пройдет.

Он продолжал разглядывать себя в зеркале, а она все стояла в нерешительности на пороге ванной, опасливо глядя, как он поднял ножницы и отстриг прядь волос прямо над ухом.

— Знаешь, — сказала она, — не самая удачная мысль самого себя стричь. Я по опыту знаю.