Ждите моего звонка - [3]

— О чем это ты мечтаешь, Павел? — Климов снял пиджак и расстегнул рубашку. — Ходят вокруг тебя слепые, и у каждого из заднего кармана бумажник торчит? Так, что ли?

— Какой бумажник? — Пашка посмотрел Климову в лицо.

— Ладно, это я так. Может, ты совсем о другом мечтаешь, — Климов миролюбиво улыбнулся и стал набивать трубку. — Кури.

Пашка вытащил «Люкс» и закурил.

— Много я о тебе слышал, Павел Антонов. Ребята шутят, что ты когда-нибудь у меня наган срежешь. — Климов похлопал себя по боку.

— Этим не интересуюсь, — Пашка улыбнулся и опустил глаза, — не по моей части.

— Серый интересуется?

— Какой Серый? — Пашка незаметно вытер о колени вспотевшие ладони. — Что-то вы путаете, начальник.

— Тот самый, что третьего дня комиссионный магазин пытался взять и сторожа убил. Смотри в глаза, — голос у Климова погустел и налился злобой.

Пашка поднял голову и встретился с черными маленькими, как буравчики, глазами.

— Я тебя воспитывать, стервеца, не буду, — Климов постучал трубкой по столу. — Ты при Советской власти растешь, должен соображать что к чему. Отец где?

— Убили в германскую.

— Мать?

— Белые убили.

— А ты вор. Да еще с Серым путаешься. Если в тебе гражданской совести нет, то к убийцам родителей хотя бы личную ненависть иметь должен.

— Что-то вы темните, начальник. Политику вяжете. Папаню с маманей . приплели. — Чувствуя, что против него ничего конкретного нет, Пашка обнаглел. — Не берите меня на характер. Я не мальчик и крику не боюсь.

Климов засопел трубкой и тихо спросил:

— И сколько же тебе, не мальчику, годков?

Пашка молчал. Что ему надо, этому головастику? Ишь, башка огромная, бритая, шея жилистая. Силен, наверное. Наверняка силен, раз Фильку Блоху один повязал.

— Считаешь, что ли? — Климов ухмыльнулся. — Семнадцать тебе годков. Какие дела ребята в этом возрасте делают! — Он задумался и стал ковырять свою трубку. — Я в семнадцать вот эту трубку от комбрига получил, — он ткнул мундштуком Пашке в лоб. — Да тебе все это... Ты час назад у рыбной лавки станичника дернул?

Пашка понимал, что-то нужно говорить, отпираться. Но во рту было сухо и шершаво, будто провели наждачной бумагой, и язык не ворочался.

— Да не смотри ты на меня так. Мне твои глазищи ни к чему. Как рассказал станичник про мальчишек, я сразу понял, что ты. Почерк у тебя особый. — Климов встал и прошелся по кабинету, зачем-то заглянул в окно, вернулся к столу и медленно выговорил: — Посажу я тебя в острог. И отправлю потом по этапу.

Пашка приподнялся, быстро сунул руку в карман и протолкнул деньги в штанину. Теперь, когда он встанет, червонцы свалятся в тайник.

— Руки! — Климов брякнул наганом о стол. — Встать! Кругом!

Пашка повиновался. Он почувствовал, как ствол нагана уперся между лопаток, а рука Климова обшарила пустой карман.

— Садись, паршивец. Думал, стрелять собираешься. Испугался. — Климов облегченно вздохнул. — Сказал, посажу, значит точка. На первой же краже и сгоришь. Предупреждаю.

Пашка опустился на стул.

— Иди. Что расселся?

Пашка спустился по лестнице, прошел два квартала и только тогда оглянулся. На хвосте никого не было. Не пойдет он к этой Нинке. Пусть сама ищет. А начальничек-то ничего. Ушлый. Все знает. И имя, и фамилию, и сколько лет, и про отца с матерью.

— Америка! — путаясь в штанах, к нему бежал шкет с папиросами. — Дело есть, — зашептал в самое ухо. — Тебя Серый ищет. Сказал, чтобы ты шел в «Три ступеньки».

— На, держи, — Пашка протянул мальцу червонец. — Завязал я.

— Эх, верное дело было! — вздохнул малец. — Неужто догадалась уголовка?

— Топай, шкет. — Пашка отвернулся.

— Я всегда на этом углу, Америка. Если что — свистни.

Пашка сдвинул на затылок шляпу. И откуда он все знает, этот мент? Рассказать Серому или нет? А может, и не ходить? Может, переждать? Деньги есть. Осесть у той же Нинки и переждать? Но ноги сами несли к «Трем ступенькам».

* * *

На стене старого четырехэтажного дома красовалась вывеска: ресторан «Встреча», но никто в округе такого ресторана не знал, заведение было известно как трактир «Три ступеньки».

Трактир находился в полуподвале старого дома. К тяжелой дубовой двери вели три щербатые ступеньки. Зимой Пашка не вылезал из этого заведения.

К вечеру здесь собирались деловые люди со всей округи. В задних комнатах начиналась крупная игра. Со двора заскакивали ребятишки с горячим, левым товаром, шептались с хозяином заведения отцом Василием, потом рассаживались в зале за круглыми столами. Заходили погреться девочки, и начиналась свадьба, или крестины, или поминки. Гульба всегда имела какое-нибудь благопристойное название. Гуляли тихо, говорили чинно и понимали друг друга с полуслова. За всю зиму Пашка не помнит ни одной драки или скандала. В случае надобности предложение «выйти во двор» делалось как бы между прочим. Скандалист в залу не возвращался, и о нем никто не вспоминал.

Но ранней весной появился Серый. Он вошел с двумя здоровыми флегматичными парнями, которые за весь вечер не сказали ни слова. Отец Василий кланялся еще ниже обычного и обслуживал гостей сам.

Позже Пашка узнал, что Серый с хозяином «Трех ступенек» — старые знакомые.