Жажда смерти - [47]

Я поднялся и с достоинством отряхнулся. Широкоскулый щербатый парень в кожаной куртке сидел за столом и злобно смотрел на меня раскосыми глазами.

— Я кого спрашиваю! — с угрозой повысил он голос. — Оглох, что ли?

— Юрист холдинга, — поправляя галстук, повторил я уже проверенную выдумку.

На сей раз это не прошло.

— Здесь и так полно юристов! — отрезал он и ткнул пальцем вглубь кабинета. — Можно подумать, тут все юристы!

Я быстро огляделся, лихорадочно пытаясь что-то сообразить. В кабинете на самом деле уже было двое наших ребят из юридического отдела. Кроме них, здесь клубилось еще человек пять. Эти, по крайней мере, были без масок. Кто из них являлся сотрудником налоговой полиции, а кто понятыми, я не успел разобрать. Они уже надвигались на меня с явным намерением выдворить отсюда.

Скуластый, как я догадался, являлся их начальником. Во всяком случае, именно он сидел за столом Храповицкого, в его кресле.

Сам шеф, бледный от унижения и бешенства, низко опустив голову и стиснув пальцы, горбился за столом для совещаний, поодаль. Вся столешница перед ним была завалена бумагами, громоздившимися бесформенными кучами. Видимо, их высыпали сюда из ящиков. Шкафы были распахнуты, виднелись пустые полки.

Я не знаю, что поразило меня больше: картина произведенного разорения или вид Храповицкого, от которого у меня сжалось сердце

— Моя фамилия Лисецкий! — выпалил я неожиданно для самого себя.

Как назло ничего умнее мне в голову в эту секунду не пришло. И поскольку терять мне после такого заявления было уже нечего, я дерзко перешел в наступление.

— Я здесь при исполнении служебных обязанностей! Предъявите ваше удостоверение!

Скуластый поколебался, но все-таки полез в куртку и достал удостоверение.

— Вот, смотрите, — хмыкнув, произнес он. — Жалко, что ли? Майор Тухватулин. Произвожу следственные действия. Согласно полученному приказу. Постановление об обыске вон те юристы читали. А вы, значит, какой Лисецкий?

В его узких глазах блеснуло недоверие.

— Тот самый! — парировал я.

— Сын, что ли? — возразил он. — Что-то непохож! Я понимал, что если срочно что-то не изобрету, меня вышибут вон без всяких церемоний. Храповицкий незаметно для остальных покрутил пальцем у виска. Это меня раззадорило.

— А вот мы сейчас проверим! — объявил я, выхватывая мобильный телефон. — Надеюсь, отец на месте!

И прежде чем кто-то успел что-нибудь сказать или предпринять, я набрал первый пришедший мне на память номер.

— Слушаю, — с ужасом услышал я голос своего собственного родителя.

Я не знаю, как это вышло. То ли я, ушибленный автоматчиком, окончательно утратил остатки соображения, то ли во мне машинально сработал какой-то инстинкт. Но это был домашний телефон моих родителей. Причем трубку взял мой папа, который почему-то торчал дома. Вместо того чтобы читать в университете свои никому не нужные лекции. Отступать было уже некуда. Тухватулин не сводил с меня подозрительных глаз, готовый отдать приказ о моей депортации.

— Привет, пап! — косясь на майора, скороговоркой начал я. — Ты в курсе, что у тебя под носом творится?

— Что у меня творится? — недовольно поинтересовался папа. — Ты вообще откуда звонишь?

Своим вопросом он ненавязчиво ставил меня на место. Папа считал, что мобильные телефоны существуют только для невоспитанных людей вроде меня. А воспитанные вроде него, папы, разговаривают только из квартиры или кабинета и при этом не повышают голоса.

— Меня тут арестовывать собрались! — продолжал я, раздражаясь.

— Ничего подобного! — запротестовал майор Тухватулин. — Я просто сказал...

— Он говорит, что вообще тебя не знает. И твоя фамилия ему не указ.

— Зачем же передергивать? — выкрикнул майор, переходя в оборону.

— Ты знаешь, Андрей, я всегда ожидал чего-то подобного, — завел свою нудную шарманку папа. — И при чем тут моя фамилия? Мне, кстати, нечего стыдиться. А ты с детства был склонен к агрессии и насилию. Мы с твоей матерью пытались что-то изменить. Но ведь ты никогда нас не слушал. Взять хотя бы твой бокс. Я до сих пор не понимаю...

— Ну, ты уж не горячись, — остудил я папин профессорский пыл. — Зачем же сразу увольнять? Это крайности. В конце концов, закон существует для всех...

— Вот именно, — поддакнул майор. — Мы же не совершаем ничего недозволенного.

— Какой закон? — оторопело спросил папа.

— Я понимаю твои отцовские чувства, — продолжал уговаривать я. — Но, может быть, сначала следует разобраться?

— Скажите, что я здесь не по своей воле, — шепотом подсказал мне майор, приободренный моим заступничеством.

— Он здесь не по своей воле, — передал я папе.

— Мне надоели твои неуместные розыгрыши! — с досадой воскликнул папа и положил трубку.

Я знал, что на него можно рассчитывать в трудную минуту. Хорошо еще, что я не нарвался на маму. Она, наверное, потребовала бы моей немедленной изоляции от общества.

— Бросил трубку, — сообщил я майору. — Наверное, разозлился. Может, еще раз перезвоним?

— Не надо! Не надо! — замахал он руками. — Зачем губернатора беспокоить. Да мы скоро закончим.

— Свободен, — скомандовал он автоматчику в маске, который все еще не отступал от меня ни на шаг.

Тот исчез за дверью.