Жажда Смерти - [67]

— Да я не знаю. — ответил он. — Я… я не могу найти с ними общий язык. Те компании, которые у нас есть — они какие-то… я не знаю… я не понимаю их. Я не могу с ними общаться. Мы как будто бы говорим на разных языках. Они какие-то… глупые все. Я не понимаю их шуток, я не понимаю их разговоров. Они не понимают меня. У нас совершенно разное мировоззрение. Мы… мы как будто бы из разных миров. Мы совершенно не понимаем друг друга. — Малочевский пытался объяснить то, что он чувствует, но он никак не мог до конца разобраться в том, почему же он все-таки в этом маленьком городке до сих пор остается один. И его это мучило.

Старый священнослужитель пожал плечами. Ему нечего было на это ответить.

— Знаешь, тебе нужно расслабиться. Тебе нужно просто успокоиться. Просто наслаждаться этой жизнью. Бог любит нас и он хочет видеть нас счастливыми. Расслабься.

— Да я не могу расслабиться. — чуть ли не закричал пресвитер. — Я не понимаю, как можно расслабляться в этом мире. Я не понимаю, как верующему человеку, вообще, можно наслаждаться этой дерьмовой жизнью. Пастор назвал меня супер-героем. Да, я хочу быть супер-героем. Вашу мать, я хочу что-то сделать в этом долбаном мире! Я готов сдохнуть за этих людей!

Старый священнослужитель уже начал оглядываться по сторонам, с опаской посматривая на посетителей кафе, сидящих за соседними столиками.

— Или я уже ничего не понимаю в этой жизни. — с горечью и отчаянием заключил Викториус, откинув голову на мягкую кожаную спинку сиденья.

Старик сильно задумался. Он действительно плохо понимал Малочевского. Он постучал по столу пальцами и неожиданно для себя и для своего собеседника решил сказать то, что явно расходилось с мнением старшего руководства церкви.

— Знаешь, — начал он, — может быть, я на самом деле не прав. Может, Бог действительно тебя к чему-то призвал. Может… — священнослужитель не знал, как бы лучше ему сформулировать ту мысль, которую он хотел выразить. — Может быть, ты и прав, на самом деле — не знаю. Но одно я знаю точно — я в этом уверен — ты устал. Тебе нужен отдых.

Малочевский тихонько кивнул головой.

Наступила долгая пауза.

Их разговор больше не имел никакого смысла. Им больше нечего было сказать друг другу. Старик встал, добродушно попрощался и вышел из кафе.

Близилась ночь.

"Как так? Пожилой человек, умудренный опытом, проживший целую жизнь, и большую часть этой жизни проведший в стенах церкви — как такой человек может нести такую чушь? Как он может говорить весь этот бред? Как такое возможно?" — думал про себя Викториус, вспоминая разговор со старшим священнослужителем в кафе, пытаясь в это время открыть ключом дверь собственной квартиры. — "Это ведь не правда. Все совершенно не так". - не переставал он удивляться и одновременно разочаровываться, заходя в прихожую и скидывая с себя пропахший дымом пиджак. Он затащил свое уставшее тело в комнату и опустил его на диван. Как хорошо, что он дома. И как печально, что он один дома и никого нет рядом. Хоть бы позвонил кто-нибудь, поинтересовался, как он себя чувствует, как у него дела. Но здесь у него не было друзей. Здесь его никто не понимал. Он знал, что никто не придет и не утешит его. Никто не проявит к нему свою любовь или хотя бы простое беспокойство. Он оставался наедине со своими мыслями и с самим собой. И его это пугало. Викториус задумался… Он боялся своих мыслей. Он боялся собственных размышлений. Он боялся тишины. Ужасной, невыносимой, сводящей с ума тишины. А впереди еще целая ночь. И хорошо, если ему удастся быстро заснуть. А если опять будет бессонница? Малочевский страдал каким-то нарушением сна. Наверное, он слишком много думал. Наверное, это все от нервов. Надо будет принять снотворное. А там уж — новый день, новые проблемы. Забвение — вот что ему сейчас было необходимо больше всего. Отсутствие сознания. Отсутствие осознания чего-либо. Отсутствие воспоминаний. Отсутствие жизни. Как этого добиться? Наркотики? Нет. Это не выход. Точнее, это выход, но не тот, который ему нужен. Это выход не правильный. Он все-таки священник. Самоубийство? Хм… Вопрос очень спорный с точки зрения религии, но однозначный с точки зрения официальной позиции церкви. Как такое может быть? — непонятно. Значит кто-то из них просто "гонит" — либо религия, либо церковь. Скорее всего — второе. Тогда не страшно. Но рисковать лучше не стоит. Итак, вывод: ну, что ж, если в этом существовании все равно нет никакого смысла, то нужно, чтобы эта жизнь пролетела как можно быстрее и незаметнее. Он опять же вернулся к своей работе. Он вернулся к тому, с чего начал — к делам. Война — война любая — неплохой способ забвения. Но она отнимает слишком много сил, она неприятна, она причиняет боль и оставляет слишком яркие впечатления. К концу жизни будет очень тяжело — еще тяжелее, чем сейчас. Может, заняться каким-нибудь увлечением? Придумать себе хобби? — такое, которое отнимало бы большую часть жизни. Неплохой выход. Надо будет над этим поразмыслить. Но сначала — нужно отмыться от запаха дыма и паленой резины.

Малочевский встал и прошел в ванную комнату с, выложенными керамической плиткой, стенами. Он включил воду, отрегулировав температуру, заткнул пробкой круглое отверстие и скинул с себя одежду. Немного подождав, он опустился в прозрачную теплую жидкость. Некоторое время он сидел и психоделически наблюдал за толстой агрессивной струей из под крана, устремляющейся вниз, производящей шум и заполняющей своей массой тот сосуд, в котором находился пресвитер.