Жажда - [2]
Оказывается, она десять месяцев назад вышла замуж за журналиста. Теперь они уехали из Парижа, решив обосноваться в Алжире. Пока отдыхают в М. на вилле своего приятеля. Она говорила все это с какой-то отрешенностью. Я слушала, впившись взглядом в ее лицо.
«Джедла…» — шептал во мне голос, звучавший как жалоба, как укор. Я вспоминала наш последний школьный год, наш пансион, наш лицей в маленьком провинциальном городке, дружбу Джедлы, ее необходимое для меня присутствие и тот ее взгляд, которым потом посмотрела она на меня, когда крикнула в темноту, стоя в дверях лицея, что больше не хочет дружить со мной; а я в это время пряталась в объятиях моего первого мальчика, которого считала красивым… Я запомнила этот взгляд тяжелый, жесткий, словно ей хотелось выплеснуть на меня всю свою боль, а может быть, и ненависть. Я с вызовом посмотрела на нее и улыбнулась, не сказав ни слова. Но ее холодность и особенно ее презрение ко мне так и не исчезли до самого конца этого прекрасного года — прекрасного уже только потому, что она была рядом, со светом своих глаз, со своим молчанием, со своими мечтами. И со своей тайной…
Сейчас она не пригласила меня зайти к ней и, даже узнав, что наши дома рядом и мы соседи, ничего не пообещала на будущее. Я же просила ее приходить в гости. Я была счастлива уже только тем, что снова встретилась с ней; она это знала, но ответила на мое приглашение лишь сухим «может быть». Мы расстались, обменявшись какими-то банальностями. Но я уносила теперь с собой ее хрупкий образ и груз воспоминаний о прошлом, с которым, как мне казалось, давно распростилась…
Шумный ужин закончился; в ночной прохладе растворялись последние обрывки разговоров, и наконец все отправились спать, а я одна осталась на веранде, чтобы помечтать и темноте. Невольно мой взор устремился туда, где за разделявшей нас камышовой изгородью стояла серая вилла.
Я часто в последнее время слышала голоса наших соседей, когда вопреки своей привычке шла полежать в тени какого-нибудь чудом уцелевшего дерева, чья листва еще не успела сгореть в летнем зное. У меня было теперь излюбленное местечко около камышовой изгороди, под старым лимонным деревом, на узловатых ветвях которого я когда-то, еще в далеком детстве, раскачивалась как на качелях. Но ветви спилили, и остался только один ствол, прямой, как деревянная нога. Я устраивалась под ним и дремала часами, ловя каждое дуновение ветерка.
Горло перехватывало от истомы, и мне было так хорошо, так хорошо в этом сонном оцепенении, в этом теплом мареве!.. Я даже стонала от удовольствия. За изгородью часто раздавался смех, громкие голоса, заставлявшие меня вздрагивать. Я не обращала на них особого внимания, пока один звонкий мужской голос не привлек меня. Накануне я была и вовсе удивлена, когда услышала, как он зазвучал по — арабски, на том гортанном наречии, на котором говорят жители юга страны. Мое удивление было законным: на этом модном побережье, в основном посещаемом семьями колонов и изредка чиновников, во всяком случае только европейцами, мы были единственными мусульманами. Но светлый цвет моих волос и кожи, весь мой эмансипированный облик и поведение вводили всех в заблуждение, те же, кто меня знал, не забывали напомнить, что моя мать была француженкой и, хотя она умерла, как только я появилась на свет, мой отец сумел меня воспитать, как они утверждали, «на европейский манер»… Я могла сколько угодно их всех презирать, но я была одной «из них». Я это знала, и муж моей сестры тоже и поэтому косо посматривал на мои брюки и всегда догадывался, что курю именно я, если видел в темноте на веранде огонек сигареты…
Мне действительно нравился этот немного жестковатый, твердый голос, и оттого, что я знала теперь, что он обращается к Джедле, я чувствовала себя в полной растерянности.
Да, этот голос соответствовал ей, чистым чертам ее лица, которое сохранила моя память таким, — таким оно было в памятный год моей юности, нахлынувший на меня теперь тяжелой волной воспоминаний. Они готовы были захлестнуть меня и сейчас, но я воспротивилась им, устало рассмеявшись.
Когда я вернулась к себе, вошла в свою комнату, тишина, царившая в доме, наполнила мою душу покоем. Это был какой-то особенный покой, доселе не знакомый мне. И прежде чем заснуть, я все поняла.
Лето теперь могло продолжаться дальше, катиться себе вперед, словно полый шар, подобный моей пустой жизни, ничем, кроме сонного дурмана жары да леденящей сини моря, не заполненной. Достаточно было обжигающей немоты одного взгляда Джедлы, чтобы все вдруг — и мои любимые часы отдыха на теплом песке, и мои одинокие прогулки по летним дорогам, — все вдруг внезапно оказалось ненужным, никчемным. Я поняла, что скука и тоска кончились, что одиночества больше нет.
Глава II
На следующий день я встретила их обоих. Солнце уже стояло высоко, и я отправилась на пляж; я приметила их еще издали на той самой дорожке, что шла вдоль ограды их парка. Джедла чуть впереди, за ней высокий, немного сутулый мужчина. Я пошла быстро, стараясь пройти незамеченной, потому что почувствовала вдруг, что смущена их появлением. Однако я успела поймать скользнувший по мне взгляд Джедлы и тень легкой улыбки на ее лице. Вот и все. Но я уже знала, что буду потом долго вспоминать об этой паре, которая медленно приблизилась ко мне и так же медленно повернула в сторону с тем отрешенным видом, какой бывает у посетителей музея, которые проходят перед экспонатами, не замечая ничего вокруг. А я подумала о счастье. Именно таким я его и воображала: глубокая сосредоточенность на самих себе, молчаливая погруженность в свои думы, как у Джедлы и Али, увиденных мной на повороте дороги.
В предлагаемый советскому читателю сборник включены романы «Жажда», «Нетерпеливые», «Любовь и фантазия», принадлежащие перу крупнейшего алжирского прозаика Ассии Джебар, одной из первых женщин-писательниц Северной Африки, автора прозаических, драматургических и публицистических произведений.Романы Ассии Джебар объединены одной темой — положение женщины в мусульманском обществе, — которая для большинства писателей — арабов традиционно считалась «закрытой».
В предлагаемый советскому читателю сборник включены романы «Жажда», «Нетерпеливые», «Любовь и фантазия», принадлежащие перу крупнейшего алжирского прозаика Ассии Джебар, одной из первых женщин-писательниц Северной Африки, автора прозаических, драматургических и публицистических произведений.Романы Ассии Джебар объединены одной темой — положение женщины в мусульманском обществе, — которая для большинства писателей-арабов традиционно считалась «закрытой».
Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.
Роман представляет собой исповедь женщины из народа, прожившей нелегкую, полную драматизма жизнь. Петрия, героиня романа, находит в себе силы противостоять злу, она идет к людям с добром и душевной щедростью. Вот почему ее непритязательные рассказы звучат как легенды, сплетаются в прекрасный «венок».
1946, Манхэттен. Грейс Хили пережила Вторую мировую войну, потеряв любимого человека. Она надеялась, что тень прошлого больше никогда ее не потревожит. Однако все меняется, когда по пути на работу девушка находит спрятанный под скамейкой чемодан. Не в силах противостоять своему любопытству, она обнаруживает дюжину фотографий, на которых запечатлены молодые девушки. Кто они и почему оказались вместе? Вскоре Грейс знакомится с хозяйкой чемодана и узнает о двенадцати женщинах, которых отправили в оккупированную Европу в качестве курьеров и радисток для оказания помощи Сопротивлению.
Роман «Сумерки» современного румынского писателя Раду Чобану повествует о сложном периоде жизни румынского общества во время второй мировой войны и становлении нового общественного строя.
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.