Жатва - [62]

Пламя факелов трепетало под беспокойным дыханием ветра, смолистая древесина потрескивала, временами выстреливая мелкими искрами. Пахло костром и сыростью – скала, в которой был пробит неровный прямоугольный вход, была влажной и местами поросла мхом.

Звуки, запахи, цвета… Это не серый мир! Тогда где я?

«Ама, где мы?»

«Неизвестно. Сбой системы ориентирования в пространстве. Сбой системы целеуказания. Визуальный анализ затруднен. Функционал амальгамных линз частично недоступен».

Я остановился перед входом и еще раз огляделся напоследок. Бесполезно. Совершенно непроницаемая пелена тьмы, даже луна над головой исчезла – возможно, скрылась за тучами.

– Что это за место? – снова спросил я в пустоту.

– О, ничего примечательного, – отозвалась невидимка. – Один из дальних закоулков паутины. Здесь и в лучшие времена не ступала нога смертного. Зато здесь можно будет спокойно поговорить. Не беспокойся, там, снаружи, тебя подождут. Время здесь – в моей власти. Ну, входи же!

Стараясь сохранять спокойствие, я зашагал дальше. На всякий случай проверил заряд Накопителя в Свете зари. Больше шестидесяти процентов. За время боя с арраном я почти ничего не потратил. Это радует.

Вопреки моим ожиданиям, по ту сторону короткого темного туннеля меня встретила не пещера, а открытое пространство. Залитая лунным светом поляна в окружении плотно стоящих невысоких деревьев с сомкнувшимися кронами. Ближе к дальнему ее концу из-под земли торчал массивный серый камень с плоской, будто срезанной ножом верхушкой. За ним, будто за столом, восседала темноволосая женщина в короне с высокими острыми зубцами, торчащими в стороны так, что казалось, будто они растут у нее из головы, будто рога. По обе стороны от нее горели факелы, на самом камне россыпью мерцали огоньки свечей.

Она что-то раскладывала на камне, кажется, не обращая на меня никакого внимания.

Лес за пределами поляны был тих, но определенно обитаем – из кустов доносились какие-то шорохи, а если приглядеться, можно было заметить мелькавшие в ветвях тени. Даже амальгамные линзы на них реагировали, пытаясь обрисовать их контуры.

Ступая по мягкой, доходящей до щиколоток траве, я пересек поляну. Двигался медленно, чтобы дать себе хоть немного времени на изучение обстановки. Но это не особо помогло. Тут каждая, даже вроде бы обычная деталь завораживала, заставляя присматриваться к ней.

Вот, например, здоровенный черный пес – гладкий, лоснящийся, с тяжелыми отвисшими брылами. Лежит в величественной позе слева от камня, размеренно дыша и время от времени вываливая широкий розовый язык. Похож на неаполитанского мастифа, но какой-то очень уж крупный – килограмм под девяносто, наверное. Меня он провожает спокойным, безразличным взглядом, но все равно как-то не по себе.

Сам каменный стол тоже вблизи оказывается любопытным. Верхняя его часть гладкая, как стекло – на полированной поверхности пляшут отсветы от свеч. При этом по краям его разложено и расставлено множеств мелких предметов, подчас неожиданных. Какие-то ключи, кубки, шкатулки, обрезки веревки, деревянные четки, обоюдоострый кинжал без ножен, человеческий череп… Взгляд так и норовит зацепиться за каждую эту деталь, потому что все они по-своему примечательны.

Но самой примечательной, конечно, была хозяйка всего этого места. Или, точнее сказать, госпожа.

Это слово напрашивалось само собой. Козлоногого-то я поначалу принял за обычного человека, правда, странноватого. Но то было в потемках и спросонья. Здесь же с первого взгляда было понятно, что передо мной существо совсем иного порядка. Хотя и пытающееся выглядеть, как человек.

Волосы её черны, как антрацит, и так же переливаются, играют отблесками от свечей. Кожа – напротив, молочно-белая и такая гладкая, что фигура кажется статуей, выточенной из цельного куска мрамора. Полупрозрачная ткань платья, похожего на древнегреческий хитон, не особо скрывает ее – сквозь складки просматривается изящный изгиб талии, высокая, идеальной формы грудь с темными ареолами. Мне стоит большого труда поднять взгляд выше, на ее лицо.

Красива. Безусловно, красива – той же совершенной, холодной красотой, характерной для древнегреческих статуй. Но в то же время одного взгляда в её глаза мне хватило, чтобы позабыть обо всех эротических фантазиях. Потому что в этих огромных, обрамленных длинными густыми ресницами глазницах плескалась тьма. Ни зрачков, ни белка, ни радужки – сплошная чернота, в которой, будто на поверхности воды, отражаются отблески от горящих факелов. А корона на ее голове и правда оказалась рогами – темными, слегка завитыми, и торчащими из черепа в разные стороны, будто лучи звезды.

Откуда-то из-за спины хозяйки, изящно обогнув точеную шею, выползла гибкая черная змейка, улеглась, будто живое украшение, приткнула голову в ямочку над ключицей. Но я на неё даже особого внимания не обратил – настолько меня заворожил взгляд самой Эреш. Кажется, она поняла это и, чтобы не смущать меня, снова опустила голову, продолжив свое занятие.

Центральную часть столешницы занимало что-то вроде игрового поля, на которое госпожа аккуратно выкладывала одинаковые шестиугольные пластинки размером с фишку казино – почти вплотную друг к другу, с небольшим зазором. Сделаны они были из черного камня с прожилками, похожими на рисунок паутины, а сам порядок, в котором незнакомка выкладывала их, напоминал причудливую мозаику с пустым круглым оконцем посередине.