Жасмин - [19]

На меня пялились. Проблема была не столько в моих светлых волосах, сколько в белой коже и бледных глазах. Люди находят мою внешность жутковатой, особенно, дети, которые ничего не знают об альбинизме. Моя внешность всегда держала меня особняком от всех остальных.

Я прижала к себе скрипку, которую всегда брала с собой. Благодаря её присутствию, я чувствовала себя не так одиноко. Это не просто инструмент, она была моей подругой. Мне даже в голову не пришло, не брать её с собой. Для меня не взять ее с собой, было сродни тому, как если бы пришлось оставить дома ребенка. Я была очень рада, что гостила у бабушки с дедушкой, когда мой дом переворачивали вверх дном. Не знаю, как бы я пережила, случись с ней что-нибудь. Ничто не могло её заменить, так она была мне дорога.

Я сидела, сгорбившись, держа в одной руке пластиковый стаканчик с кофе, а другой — обнимая футляр, и думала, может, стоит подстричь волосы, чтобы не бросаться окружающим так сильно в глаза. Прежде я не стригла их только потому, что Лиаму нравились длинные волосы. Когда мы лежали в постели ночью, он любил пропускать их через пальцы, раскладывать локоны по подушке, а потом делать мне комплименты, говоря, как прекрасна я в лунном свете.

И я всегда верила Лиаму, когда он говорил это мне. Когда же подобные вещи говорили мои мама или папа, в отчаянной попытке заставить дочь чувствовать себя менее инородным предметом в окружающей обстановке, меня передергивало. Мне они казались не то чтобы издевкой... но, в общем, мало соответствовали истине.

А Лиам не только находил меня привлекательной, казалось, он просто не представлял себе, что другие люди могли видеть меня в ином свете — что они могли считать мою белую кожу мертвенной, а голубые глаза холодными. Когда он меня касался, когда проводил пальцами по моему телу, меня это никогда не коробило. Мне было комфортно в своем теле. Мне нравились мои волосы, потому что Лиаму они нравились. Для Лиама моя внешность была особенной, она делал меня уникальной, прекрасной. Она делала меня отличной от других женщин.

Мне следовало бы догадаться, пока я лежала в тепле и безопасности его объятий, что все было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

С уходом Лиама из жизни, я поняла, что самой мне сложно увидеть себя такой, какой меня видел он. Словно это был сон, который я запомнила едва-едва. Теперь я напоминала скорее уродца, в которого то и дело тыкали пальцем.

И в очередной раз меня захлестнула волна нестерпимой тоски, и в очередной раз мне пришлось постараться, чтобы не утонуть в ней. Вокруг меня толпились люди с детьми и парочки, собиравшиеся оправиться отдохнуть куда-нибудь на выходные. Казалось, что я единственная в этой толчее была сама по себе, без пары. Лиам должен был лететь со мной... мы должны были сидеть вместе в «Гарфанкеле» и поедать ужасно вредный и жирный завтрак, болтать и смеяться... Я не должна была одна лететь к Лоре, оставив его билет дома, в конверте на каминной полке. И в очередной раз меня охватила тоска, тоска по привычному, такому любимому укладу жизни, которого мне так не хватало.

Казалось, что и полет длился дольше, чем должно, ведь мне даже поговорить было не с кем. Я не могла даже поспать, потому что привыкла класть голову Лиаму на плечо, когда уставала в полете. И теперь, когда я летела одна, часы тянулись мучительно долго.

Спустя одиннадцать часов полета, я была рада сойти с трапа, размять ноги и вдохнуть американский воздух. Я забрала багаж и отправилась на выход, где меня ждала Лора. Внешне мы с ней были полными противоположностями. Лора была невысокого ростика, её макушка едва доставала мне до подбородка. Кожа у неё была роскошного шоколадного цвета, а глаза — карими.

— Дорогая, я так рада, что ты приехала, — сказала она, крепко меня обнимая.

К моему облегчению, она ни словом не обмолвилась о том, что я прилетела одна. Не спросила она меня и о том, как у меня дела и как я справляюсь с горем. Не сказала она и о том, что сожалеет о смерти Лиама и что там еще обычно говорят люди. Люди, в общем-то, были не виноваты. Просто они говорили то, что принято в подобных случаях. Просто проявляли вежливость, ведь они были хорошо воспитаны. Невозможно отмахнуться от чьей-то смерти. Но Лора дружила с нами обоими, и ей ничего не нужно было говорить, я знала, какие чувства она испытывала.

В общем, она просто взяла меня под руку и повела на парковку к своей машине. Поначалу я решила не рассказывать ей о проникновении в мой дом, потому что если она узнает обо всех тех несчастьях, что выпали на мою долю, мне будет сложно изображать веселость. Но теперь, когда я её увидела, больше не чувствовала, что мне придется что-то корчить из себя и изображать оптимизм. Впервые за долгое время, я чувствовала себя на отдыхе.

По местному времени было уже почти десять вечера, и Лора настояла на остановке возле закусочной, по пути к ней домой, чтобы перехватить кофе и пончиков.

— Ты похудела, да? — с момента моего прибытия это был её первый вопрос, который имел косвенное отношение к смерти Лиама.

Я пожала плечами и опять же, к моему глубокому облегчению, она не стала углубляться в эту тему. Сама я уже была сыта по горло подобными вопросами от семьи и знакомых. Мы уселись на красно-белые виниловые диванчики в одну из кабинок, ели пончики и болтали, словно никогда и не расставались. Я даже и представить себе не могла насколько сильно соскучилась по Лоре, и как это здорово — находиться вновь рядом с ней. Её дом стоял всего в нескольких кварталах от закусочной. Когда мы наконец приехали к ней, она для меня провела по нему экскурсию. Домик оказался небольшим, уютным и красиво обставленным. В нем нашлась большая свободная спальня с удобной двуспальной кроватью, застеленной хрустящими, свежими, белыми простынями, только что из прачечной.