Жаркие объятия разлуки - [8]

— Руки-ноги целы?

— Вроде целы! — сквозь слезы проговорила Вероника и снова попыталась пошевелить затекшими ногами. Они не слушались. Тогда она кое-как размазала по лицу слезы и принялась старательно одергивать ночную рубашку и пальто — на ней ведь не было даже трусиков. Только сейчас она заметила, как отвратительно воняет ее одежда — видимо, из-за нервного срыва она описалась во сне. Ей было гадко сознавать, что сейчас эти веселые глумливые мужики обнаружат ее здесь в таком виде. И все-таки ничего на свете ей не хотелось сейчас больше…

— Давай, вот с этого края разгреби еще сверху — только смотри не переборщи, а то еще сорвется… — Вероника почувствовала, что плита, косо нависающая над ней, зашевелилась. — А слышали вы про старика-то верующего? — продолжал тот, что спрашивал ее про руки-ноги.

— Какого еще старика? — переспросил другой голос, помоложе.

— А у него на глазах вся улица — как была — провалилась в трещину. Вместе с его домом. Сам он только по чистой случайности не дома был. А может, и учуял что костями своими стариковскими — шут его знает. Потом нашли его на дороге — сидит, молится, лбом поклоны бьет. Ребят наших за ангелов принял. Когда — спрашивает — светопреставление начнется? Я, мол, трубу архангела Гавриила уже слышал… Надо же, чего только люди не придумают. Некоторых достанешь — а они вылезают на свет Божий с поднятыми руками. Сдаются захватчикам. Мы — это, значит, у них захватчики. А землетрясение — это ракетный ядерный удар… Во как… Эй, там, внизу! — крикнул он, обращаясь к Веронике. — Сейчас поднимать будем — глаза зажмурь, а то ослепнешь!

Вероника послушно зажмурила глаза. Сейчас она ни о чем другом не могла думать — только о том, чтобы скорее оказаться наверху. Даже через прикрытые веки она почувствовала свет, но глаза сразу открыть не решилась.

— Ну, вылезай из своей берлоги! — сказал тот спасатель, что казался постарше остальных. — Поглядите, мужики, какую мы Снегурочку откопали — прямо тебе готовая фотомодель… И почти целая, — шутками он старался подбодрить Веронику и всех остальных, которые уже устали с утра до вечера смотреть на смерть и страдания.

Вероника попробовала пошевелить ногами, но не смогла — они затекли так, что, казалось, больше ей не принадлежали. Спина и поясница ныли. Руки хоть и слушались, но любое движение причиняло нестерпимую боль. Шея при каждом повороте хрустела.

— Ну что, сама небось не встанешь? — спросил старший и, не дожидаясь ответа, крикнул куда-то в сторону: — Ребята, носилки сюда тащите! Барышню транспортировать будем!

Только сейчас Вероника решилась приоткрыть один глаз. Оказывается, были уже сумерки — на западе теплились последние розовые лучи солнца. В воздухе висела вечерняя прохлада. Значит, она пролежала под землей почти целые сутки!

Тот самый спасатель, которого по голосу Вероника приняла за старшего, на вид оказался довольно молодым, спортивного вида мужчиной. Возраст выдавали только тронутые сединой виски. Он осторожно подхватил Веронику под плечи и под коленки, а затем опустил ее на приготовленные брезентовые носилки. Как только носилки оторвались от земли, Вероника повернула голову и окинула взглядом то, что осталось от их пятиэтажной кирпичной «хрущевки»: бесформенная гора битого кирпича, обломков мебели, пыльной одежды и других предметов человеческого существования, ставших в одночасье мусором. Она знала многих соседей — неужели все они погибли?

— Подождите, не уносите меня так сразу… — попросила Вероника и на несколько секунд умолкла. — Скажите, а вы достали из нашего дома кого-нибудь еще?

— Живьем только четверых, — так же хмуро, в тон ей, ответил другой спасатель, совсем молодой парнишка-кореец, — но все в разных подъездах. У пятого пульс сначала прощупывался, а потом… Крови он много потерял…

— А мертвых?

— Что — мертвых?

— Мертвых в нашем подъезде доставали?

— Ты еще спрашиваешь… — ответил кореец и отвернулся.

— Все, больше вопросов нет, — отчеканила Вероника и заставила себя проглотить слезы. — Несите меня куда положено.

Она понимала, что эти мужчины просто не в состоянии делить горе с каждым из спасенных. Когда двое с носилками спустились с горы обломков во двор, Вероника увидела остальных своих спасителей: грязные, небритые, они сидели вокруг костра в добытых из развалин шикарных кожаных креслах и молча курили. У некоторых одежда была перепачкана кровью. Один из них — в форме морского офицера — старательно наматывал на ножку от стула какое-то тряпье, а потом обмакнул ее конец в железную банку с крупными буквами «СОЛЯРКА» и поджег от костра. Вспыхнул яркий факел. Другой — бодрый белобрысый усач — держал в руке раскрытую трехлитровую банку с солеными огурцами — видимо, тоже обнаруженную среди остатков. Нисколько не смущаясь, он окунал в банку грязные пальцы, доставал огурцы и громко ими хрустел. Перехватив удивленный взгляд Вероники, он весело подмигнул ей:

— Хочешь?

Та поспешно замотала головой.

— А что — не пропадать же добру… Люди, понимаешь, старались, заготавливали…

— Спасибо. Мне пока нельзя ничего есть, — спокойно сказала Вероника. — И вообще, спасибо вам огромное за то, что меня вытащили. Дай вам Бог здоровья.