Жара в Аномо - [37]

Его начали величать "Белым человеком в черном костюме". Потом проще — "Человек в черном костюме". Ему нравилось. Даже отчеты подписывал прозвищем, объявив его законным псевдонимом. Приучил всех своих друзей и сослуживцев именовать его только так и не иначе. Ребячество взрослого романтика?

Окружающие смирились и привыкли, считая, что это право всякого человека, а право надо уважать всем без исключения.

"Человек в черном костюме" был сообразительным, сильным, ловким, бесстрашно пускался на головоломные трюки, словно каскадер, что вызывало к нему симпатию сотрудников всех рангов, а это, естественно, не является тормозом для карьеры.

Многие считали, что он стал бы знаменитостью, если бы не серия банальных бытовых драк, причем в солидном возрасте, которыми скорее всего он пытался лишний разок показать себе и другим свое физическое неувядание.

Дух и тело его не увяли, это точно, зато увяла деятельность, оборвалась, ибо неприглядные потасовки "на публику" вызвали настолько скандальный резонанс, что ему пришлось подать прощальный рапорт. Новая, народная власть решительно пресекала нарушения дисциплины и злоупотребления в своих органах. Сознавая свою провинность, ушел в отставку сознательно, без обиды. Занялся мемуарами в своей холостяцкой квартире, охотно, впрочем, отрываясь от домоседства, если представлялся случай посодействовать бывшим сослуживцам.

— Ну что ж, — сказал ему Киматаре Ойбор, встав из-за стола, — прими комплимент за угощение, "Человек в черном костюме". Мне пора. — И, взглянув на часы, пояснил: — Надо попасть к окружному на прием точно в положенное время. Значит, с тобой предварительно договорились?

— Договорились, договорились, старый сыч.

— Твердо? Не передумаешь?

— Твердо, Кими-Гора. Уже и детали обдумал.

— Об этом нетрудно догадаться, зная тебя.

— Не забудь про паспорт, легенду и вспомогательные бумажки.

— Постараюсь, если попаду на прием, — сказал Ойбор уже у двери.

— Тебе он вряд ли откажет, — сказал человек пока еще не в черном костюме, — тебе, служаке с тремя лентами!

— Хочу еще выпросить у него чрезвычайные полномочия в расследовании по закрытому приказу.

— Мотивы?

— В связи с особыми обстоятельствами делопроизводства.

— Да ты что! Откроешь комиссару подозреваемого? Сейчас? Без моих козырей из Кении? Ради чрезвычайных полномочий, без которых можно обойтись?

— Скажу ему все. Войди в мое положение, еле выкручиваюсь, устал.

Отставной инспектор прильнул к дверному глазку, удостоверился в безлюдности лестничной площадки, дважды щелкнул ключом, выпуская гостя из своего жилища-крепости. Сказал:

— Ты прав, Кими, подобного положения сыщика не припомню. Но окружной может взорваться и сгоряча выхватить меч, а это сейчас ни к чему.

— Комиссар парень что надо, — сказал Ойбор, — все будет нормально. До встречи! Готовься пока к банковской операции в гигантском нашем городишке.

— Хоть сейчас! Салют, Кими! Жду вестей, документов и визы!

20

— Все равно у нас нет иного выхода, — сказал капитан Нгоро, — подождем еще. — Он взял трубку зазвонившего телефона. — Старший инспектор Нгоро. Да, да, докладывайте. Что? Кто вас учил докладывать, что доложить нечего? Жарко? Спрячьтесь в тень, черт побери! Никаких купаний! Вы с ума сошли! — бросил трубку. — Нет, с этими младенцами в полицейской форме сам скоро буду на грани помешательства, честное слово. — Нгоро сердито набрал две цифры по внутреннему телефону. — Я же просил, дайте мне пять минут покоя. Знаю, что истекли! Дайте еще пять минут! И не смейте обременять меня внешней связью, пока сам не распоряжусь!

Очень взвинчены были нервы у капитана в последнее время.

— Я слушаю вас, — напомнил Киматаре Ойбор, едва Нгоро закончил кричать по телефону, и даже слегка привстал на стуле, являя собой самое внимание и деловитость.

— О чем я? Нет, определенно можно помешаться…

— Осмелюсь напомнить, гражданин капитан, речь шла о повторной проверке списков аэрослужбы.

— У вас сегодня случайно не день рождения? Давно не видел вас в таком благодушии.

— Никак нет, гражданин капитан, свой день рождения я отметил больше трех месяцев назад. Вряд ли я умилялся бы в день своего рождения, после следующего придется собираться на пенсию. Вы ведь не станете хлопотать о моей сверхсрочной службе?

— Почему же, будете молодцом — служите хоть вечно. Я вас ценю. А распутаете дело Амеля — представлю к награде.

— Благодарю, — сказал Ойбор, — я тоже очень ценю ваше расположение ко мне, гражданин капитан.

— Если не день рождения, то что же?

— Мне совестно, что никак не научусь достойно выражать свою симпатию к начальству. Смолоду все опасался, как бы не заподозрили в подхалимаже, вот и старался держаться чересчур независимо. Привычка укоренилась. Подозреваю, что даже прослыл грубияном. Теперь совестно.

— К чему вы клоните, не пойму.

— Признаться, все мы наивно полагаем, что начальство загружено меньше нас. Сейчас нам приходится близко соприкасаться с вами, и я понял, как вам трудно приходится. А ведь вы еще находите время, чтобы уделить нам столь огромное внимание, помочь не только советом, но и прямым участием в следствии.

— Не преувеличивайте моих достоинств, — скромно молвил Нгоро, — только и всего, что навестил нефтяную экспедицию да сделал для вас кой-какие запросы. Но вернемся к делу. — Он пробежал глазами по своим заметкам в блокноте и что-то там подчеркнул цветным карандашом. — Списками пассажиров можете не отвлекаться, поручим это снова кому-нибудь, вы же, настоятельно требую, форсируйте поиски зажигалки. Просто смешно, что до сих пор она не у вас. Вот отчего вам должно быть совестно, а не от проявлений характера, сержант.