Жара в Аномо - [24]

"Если в твои пятьдесят девять тебя в глаза чужой паренек называет не дядей, а дедушкой, значит, Кими, дела твои плохи, собирайся после этой головоломки на пенсию или в консультанты на дому, как частный сыщик Вульф из американской книжки, ибо устами младенца глаголет истина", — мысленно сказал себе Ойбор, ощутив, как закралась в сердце и кольнула горечь от такой безобидной мелочи, от, в сущности, вполне естественного обращения мальчишки.

Вслух он сказал:

— Дедушка, бабушка, ты мне брось увиливать! Сейчас же выкладывай, не то уведем в полицейский участок!

— Ее у меня нет. Я не хотел, чтоб мне лопнуть и сгореть. Я тут ни при чем. И денег уже нет. Больше не буду. Отпустите.

— Чего нет?

— Зажигалки. Ее уже нет у меня. Отпустите, скоро мать придет.

— Значит, это была зажигалка?.. — Ойбор выпустил руку мальчишки, которому удирать уже не было смысла. — Теперь поговорим спокойно, — он усмехнулся, — приглашай в дом, внучек.

Согнувшись, чтобы не удариться головой, сержант шагнул за присмиревшим пареньком в низкое жерло жилища.

Между тем Самбонанга любовался огромной обмоткой на пальце и дружески подмигивал дворовой братии, выказывавшей всевозрастающее беспокойство по поводу пленения их дружка.

Ребята не разобрали толком, о чем шла речь, но догадывались, что их приятель попал в незавидное положение.

Кое-кто из них даже предпринял попытку проникнуть в хижину вслед за вошедшими, так что Самбонанга вынужден был задержаться снаружи, чтобы разогнать их. Из-за этого он пропустил начало разговора.

Когда он присоединился наконец к Ойбору и разносчику газет, последний рассказывал, беспрерывно сбиваясь на шепот:

— …а она уже уехала, пока я просыпался. Выглянул, а ее уже нет. Хотел снова лечь, когда заметил: человек валяется. Шевелится и стонет. Да. Ну, я и стал смотреть, хотя перепугался. А потом показался тот, высокий. Прижался к дому и стоит. Кругом никого. Тихо было, страшно. Он постоял, постоял, потом как бросит что-то в раненого, но сильно промахнулся. Она отлетела почти к самому киоску, ко мне.

— Кто она?

— Да зажигалка же, чтоб ей лопнуть и сгореть! Ни за что бы не взял, если бы не близко.

— Ты ее сразу поднял?

— Да что вы! — Мальчишка даже руками замахал. — Такое скажете. Он же там был. Да. Он еще немного постоял у стенки, потом быстро пошел прямо на меня. Хорошо, что я не закричал. Он прошел мимо. Но все-таки посмотрел на витрину. В киоске темно, он меня не заметил за шторкой. А я его видел. Вот так, как вас сейчас.

— Ты разглядел его лицо? Запомнил?

— Конечно! "Масаи" светится всю ночь.

— Что дальше?

— Я уже не смотрел. Напугался. Забился под прилавок, все там помял… Кажется, кто-то к нему бежал. Ну да, я слышал два голоса, точно. Один еще сказал: "За мной!" Так, негромко. И они убежали. А потом снова приехала машина. Сначала потихоньку, а уже на площади как заревет. И все. Больше ничего не знаю, чтоб мне лопнуть и сгореть.

— А зажигалка?

— Да, когда все затихло, уже светало, из серого дома выбежал старикашка и помчался к телефону. Я снова смотрел. Ну, тут я и взял ее. Чтобы не пропала такая дорогая вещь. Серебряная. Запер киоск и удрал, пока не видят. Если бы я знал… Больше никогда в жизни! Вы меня в тюрьму не посадите? Я все рассказал. Не посадите?

— Посмотрим, — рассеянно отозвался Киматаре Ойбор, погружаясь в тяжелое, ему одному ведомое раздумье, — посмотрим, как с тобой поступить.

14

Лагерь нефтеразведчиков готовился к переезду.

Эта весть живо облетела селение по ту сторону озера. На окрестных возвышениях маячили фигурки женщин с младенцами за спинами, ребятишки постарше сновали повсюду, как муравьи. Мужчины же сгрудились на утрамбованной площадке перед часовенкой, готовясь к какому-то ритуалу, раскрашивали друг другу обнаженные торсы и лица разноцветной глиной, подтягивали и проверяли на слух легкими пошлепываниями грубую кожу нгом — старинных ударных инструментов.

Среди людской суеты и рева тягачей возбужденно беседовали возле слегка демонтированной вышки БУ-75 Луковский, седовласый толстячок в бриджах и двое рабочих, Лумбо и Даб.

Вышка эта возвышалась над лагерем подобно ажурной мачте телецентра над городом. Знаменитая, широко известная своей мощью среди специалистов нефтяной геологии всего мира советская буровая установка, прозванная нефтяниками "бэушкой", способна просверлить землю на несколько километров вглубь. Сложное многотонное сооружение.

По лагерю шли Борис Корин и Светлана.

Разговаривая со спутницей, Корин по-хозяйски присматривал за происходящим вокруг, то и дело останавливаясь, чтобы отдать необходимое распоряжение или ответить на вопросы часто подбегавших к нему рабочих.

Легкий, сухой ветерок швырял мелкую рябь на белесо-голубую поверхность озера, тихонько подталкивал сиротливый катыш облачка по бездонной глади огромного небосвода.

— Наломал ты дров, — говорила она, — по Виктору вижу, наломал солидно. Престиж — святая вещь, Боренька.

— В Тюмени пласты-океаны куда ни ткни, — сказал он, — а здесь структуры, разрозненные купола.

— Давай, давай, тангенс на котангенс, синус на косинус, альфа на бету, а нефти нету.

— Не надо Светлана Сергеевна. Не надо.