Жанна Ланвен - [23]

Теперь он играл роль близкого друга Жюля-Франсиса. Частое общение могло бы помочь зятьям сблизиться, к радости Жанны, которая приходилась одному сестрой, а другому – женой и, как говорят, помогала обоим. Жить в окружении близких, нуждавшихся в ней, было для нее необходимостью. Эмиль становился неотъемлемой частью семьи Ланвен. Незадолго до свадьбы брата Жанна узнала, что ждет ребенка, который должен был родиться во второй половине 1897 года.

Конечно, работницы ателье заметили, что она изменилась. Широкие платья позволяли скрывать беременность на ранних сроках, а утомляемость не была заметна, потому что Жанна стала реже покидать дом по вечерам. Но несвойственные хозяйке любопытство и беспокойство заставляли думать, что происходит нечто странное.

Все изменилось. После семнадцати лет труда, посвященных тому, чтобы откупиться от прошлого, Жанна словно родилась заново. Поскольку она жила в том же здании, то могла следить за работой ателье и магазина до самого дня родов. Весна прошла спокойно. Жизнь была счастливой, полной надежд и доверия.

Будущая мама соглашалась больше времени отдыхать, благостно наблюдая за течением окружающей жизни. Единственным заметным событием между греко-турецкой войной и подготовкой к юбилею королевы Виктории, омрачившим тот период, – пожар на парижской Благотворительной ярмарке 4 мая. Пожар случился из-за неосторожного обращения с эфирной лампой, огонь распространился по навесу, растянутому над улицей Жан Гужон, где в то время находилось огромное количество людей.

Началось лето. В середине июня, 18-го числа, в результате действия циклона западные пригороды Асниереса и Коломба подверглись большим разрушениям. В конце августа вся страна жила в ритме церемоний и выступлений, сопровождавших поездку президента Феликса Фора в Россию, в то время как в Париже готовились к визиту короля Сиама. Интенсивная дипломатическая активность, экзальтация прессы, превозносившей успехи Франции в сравнении с другими могущественными империями, плохо скрывали беспокойство, которое испытывали высшие военные чиновники накануне возобновления слушаний по «делу Дрейфуса»[83]. Начавшиеся из-за этого волнения тревожили власть, так как они происходили в рядах военных и не могли быть отнесены к деятельности каких-нибудь проеврейско настроенных кругов. Шеф отдела по борьбе со шпионажем, известного под названием «Отдел статистики», лейтенант-полковник Пикар в предыдущем году нашел доказательства того, что для обвинения Дрейфуса использовались фальшивые документы. В результате судебного разбирательства в 1894 году он был осужден за шпионаж в пользу Германии. Уволенный с должности и отправленный в Тунис, Пикар, тем не менее, не оставлял попыток убедить свое руководство в необходимости пересмотра дела и добился вмешательства первого вице-президента Сената Шерера-Кестнера[84]. Скандал должен был разразиться грандиозный. 31 августа Жанна родила, в восемь часов утра, в доме 16 по улице Буасси д’Англа, ее ребенок увидел свет. Радость была необыкновенная. Девочка. Она не сомневалась, что это просто для других, но себя она не могла представить в роли матери по крайней мере еще два года назад. Возможно, она никогда бы не решилась на это. Но теперь ребенок лежал у нее на руках, ее собственный ребенок, который изменил всю ее жизнь.

Эмилио так гордился, что даже решился на импровизацию и назвался «ювелиром», когда регистрировал ребенка в мэрии VIII округа. Его сопровождали брат Марио, «служащий» тридцати пяти лет, он появился в этой истории первый и последний раз, и некий По, брокер на бирже, тоже канувший потом в небытие. Помощник мэра под диктовку отца написал три имени: Маргерит, Мари, Бланш.

Детство принцессы

Сказать, что мать баловала Маргерит – значит не сказать ничего. Ририт – так ее стали называли дома. Жанна ощущала такое счастье, какое она прежде никогда не испытывала, она представить себе не могла, как сильно изменятся все ее мысли.

В доме появился новый человечек, и он стал частью ее самой, неотъемлемой частью, без которой она уже не могла жить.

За несколько недель окончательно наступила осень, и началась новая жизнь. Впервые модистке хотелось некоторое время не заниматься делами. Она иногда уезжала в загородный дом, как и подобало состоявшимся людям. «Каждый человек, добившийся успеха в коммерции или производстве, – рассказывал журналист одного издания времен Второй империи, – имел контору в Париже и собственную уютную хижину, окруженную деревьями и цветами, в окрестностях»[85].

Молодая мать с этим была согласна: Маргерит нужен был свежий воздух. Ле Везине, который она выбрала как место, где можно обзавестись «хижиной», не обманул ее ожиданий.

В Париже все тоже вертелось вокруг Маргерит. Эмилио отошел на второй план, на первом он продержался недолго. Впрочем, молодой отец наслаждался жизнью в атмосфере всеобщей эйфории. Но теперь его присутствие стало почти бесполезным, потому что единственным человеком, который принимал решения – все решения, без исключений, была Жанна.

Малышка Маргерит росла, купаясь во всеобщем внимании, восхищении, заботе, словно экзотический цветок, привередливый и нежный. Эта девочка должна была получить самое изысканное воспитание. Страстная любовь матери открывала у нее все новые и новые таланты и способности, выходившие за рамки обыкновенного. Никакой государственной школы, только частные гимназии, курсы Дитерлена, где ее будут холить и лелеять и где она будет учиться с отпрысками состоятельных семейств, привыкших, так же как и она, к комфорту.