Жанна Ланвен - [19]
Вначале работы было так мало, что нет ничего удивительного в том, что Жанна была не против соседства с винными бочками, тетеревами и сливочным сыром. Удивительно другое – она вполне успешно выдерживала конкуренцию в таком разнообразном соседстве. После исследования архивов Дома обнаружились бухгалтерские документы 1890-х годов: бухгалтерию вел Габриэль, младший брат, которому тогда было семнадцать лет. В 1890 году торговый оборот составлял 13 711 франков и 75 сантимов, а в следующем – уже вырос до 17 504 франков 60 сантимов. В тогдашней ситуации около 4000 франков уходило поставщикам; в кассе находилось 417 франков, на складе хранилось товаров на 806 франков.
Доход – 3145 франков и 80 сантимов, из которых 1719 франков – долг одной из клиенток, вероятно «кокотки»[76].
Для сравнения, годовое жалованье младшего лейтенанта французской армии в среднем равнялось 2700 франкам, командира роты – 3500, а майора – 5001. Учитель получал около 100–200 франков в месяц, в зависимости от квалификации, рабочий – в среднем 2 франка в день, а ребенок – 50 сантимов.
Кукла в кабинете Жанны Ланвен, конец 1930-х годов.
Фонд А. Васильева
Сама Жанна не так давно зарабатывала лишь 25 франков в месяц. Изменился ли уровень ее жизни в 1890 году?[77]
Получалось, что ее ежедневный доход составлял примерно 4 франка – не намного больше, чем раньше. Но теперь Жанна не так зависела от сезона, ей не надо было отправляться на заработки за границу, она украшала интерьер своего магазина и могла вкладываться в свое будущее. Изображения самого магазина относятся к более позднему времени – к 1908 году.
Фрагмент работы Эдгара Дега «У модистки», 1882
Шляпы разнообразных форм в интерьере будуара… В кресле сидит большая кукла – образец элегантной дамы в миниатюре, пример для подражания. По легенде, которую невозможно проверить, Жанна обдумывала модель шляпы диаметром 1,87 метра. Точно можно сказать одно: если даже тогда она еще и не успела выставить на витрину такую шляпу, то понимала, благодаря своему потрясаю-щему чутью на новые тенденции, что в моде грядет революция.
О ней же самой ничего не известно. Никто не знает, о чем она думала, каковы были ее желания, страдания. Детали ее прошлой жизни остаются загадкой. Всегда плохие воспоминания и честолюбивые амбиции. Каков был образ модистки?
Дега любил рисовать скромных мастериц.
Этот образ особенно удался в знаменитой серии пастелей начала 1880-х годов, одна из которых позже окажется у Жанны, – «У модистки». В представлении художника, модистка – лишь силуэт, наполовину скрытый за зеркалами, рабочими столами и самими шляпами. Иногда нам виден профиль, реже – симпатичная мордашка. Модистка всегда скрывается за продавщицей, ее не назовешь красавицей, но, к счастью, ей не нужно конкурировать с клиентками.
Долгое время обстоятельства складывались так, что Жанна была далека от любовных приключений.
Повзрослев раньше времени, она словно пропустила тот период в жизни девочки, когда, по общему мнению и по велению природы, она перестает быть ребенком и готова выйти замуж. Как будто время остановилось. Казалось, Жанна жила так, словно ей все еще тринадцать, свято соблюдая наказы старших в любых обстоятельствах не доверять обещаниям мужчин и не соглашаться ни на какие их предложения.
Любовный мир ей не нравился, она боролась с ним презрением.
Постоянное щебетание работниц в ателье давало ей полную картину того, что в этом мире происходит. Всегда была какая-то история: приказчик, работавший этажом выше, друг семьи, какой-нибудь юноша под прицелом кокетливых глаз. Каждый жест, каждое слово обсуждали и всякое утро строили догадки о намерениях, истинных или выдуманных… У каждой работницы были свои предпочтения, планы, поклонники, и все по очереди обменивались замечаниями и комментариями по поводу рассказанных друг другу историй, а потом комментариями комментариев… Смешки, толчки, пожатия плечами, сомнение, восхищение, разочарование, надежда – все понималось с полуслова, а глаза никогда не отрывались от работы.
Жанна держалась в стороне от всего этого.
Она помнила обо всех опасностях, которые подстерегают молоденьких работниц, только начавших самостоятельную жизнь, и обо всех ошибках, какие они совершают. Она читала об этом в романах. Сколько скромных работниц каждый год оставались одни, брошенные после того, как забеременели?!
Сколько молоденьких матерей-одиночек пропадали в водовороте Парижа?! В литературе можно найти множество таких примеров, а история полна ужасных, но вполне ординарных и похожих друг на друга случаев. Даже несмотря на то, что положение модистки было более безопасным, чем положение швеи в ателье мод, несчастных девушек, потерявших престижное место в салоне и скатившихся на самую низшую ступень, на какой может находиться женщина в обществе, было немало. Совершив непоправимую ошибку один раз, несчастные вынуждены были повторять ее снова и снова, чтобы выжить.
Моральная аксиома, которую разделял даже прогрессивный Золя, гласила: «Женщина в Париже не может жить своим трудом»[78].
Все это привело к тому, что Жанна вообще не доверяла сердечным порывам. Работа и обязанности для нее были важнее чувств. Силой обстоятельств она оказалась в положении женщины, которая никогда не выйдет замуж. По этому поводу от нее никто не слышал вздохов сожаления. Она не уделяла внимания этой стороне жизни. Но в работе она стремилась сделать других женщин более соблазнительными.
