Жанна де Ламотт - [55]

Саше Николаичу тоже, кстати, было послано такое же приглашение. К нему у Жанны было, так сказать, личное дело. Она взяла на себя разговор с ним и для этого оделась в белое домино. Княгиня же Гуджавели должна была, как говорится по-русски, вести переговоры с Орестом, для чего и надела черное домино.

37. Как жилось в богатом доме Дука

На другой день Жанна сидела за утренним кофе с княгиней Марией: они были одни. Дук вставал гораздо раньше и, поднявшись по своему обыкновению, уехал по делам… Княгиня Гуджавели не выходила к кофе в общую столовую, а пила его у себя в спальне, лежа в постели.

Столовая выходила окнами в сад, окна были растворены, и через них проникали запахи цветника, разбитого перед домом. День обещал быть жарким, но в большой столовой, где сидела Жанна с княгиней, было прохладно и хорошо.

Княгиня Мария задумалась.

Давно ли, в сущности, она была воспитанницей бедного, ничего не значащего чиновника, жила в трех комнатах убогого домика и шитьем зарабатывала гроши, чтобы сшить себе дешевое платьице или купить какую-нибудь косынку, о которой давно мечтала?!

А теперь? Теперь прежние ее три комнаты могли свободно поместиться в одну эту столовую с высоким резным дубовым потолком, увешанными фарфоровыми тарелками и серебряными блюдами стенами? Теперь же, стоит ей только захотеть – и лучшие наряды немедленно появятся в ее и без того огромном гардеробе.

Роскошь, окружавшая ее, могла быть названа царской. Она достигла всего, чего желала. Она даже достигла большего, потому что даже и в мечтах не могла вообразить себе то, что имела теперь в действительности.

Но вечная, ненасытная жажда людей, мнящих себя великими, готовых уничтожить свои желания удовлетворением их, разгоралась и у княгини Марии, желавшей по мере достижения одного – другого, большего.

Одной роскоши ей уже казалось мало. Ей хотелось успеха, первенства, хотелось, чтобы все ее желания удовлетворялись во всем. Сегодня, например, она желала увидеться с Николаевым, увидеться просто так…

Конечно, ей до него было все равно. Он был влюблен в нее – она это чувствовала. Но она, она просто хотела видеть его. Однако сегодня он вероятно, не приедет, он был вчера. Если он будет являться каждый день, это может не понравиться дуку… А с какой стати не понравиться, если она этого хочет?..

Княгиня Мария, занятая всем этим, молчала, положив руку на кофейник, словно забыв ее на нем, и задумалась.

Жанна внимательно приглядывалась к ней, и, словно понимая ее мысли, спросила ее так, как бы между прочим:

– Отчего вы так редко бываете в Летнем саду? Там так хорошо гулять днем…

– В Летнем саду? – переспросила княгиня Мария, – Да ведь у нас есть свой сад!..

– Ах ведь это одно и то же всегда, и может надоесть. В ваши годы нужны более частые перемены. Это нам с дуком к лицу постоянство, а вы – дело другое. Вы знаете анекдот с куропатками?

– Нет.

– Кардинал Мазарини очень любил есть жареных куропаток. Ну так вот, когда он стал досаждать Людовику XIV, что тот неверен своей жене, Людовик пригласил его к себе и накормил его жареными куропатками, на другой день тем же, на третий – тоже, на четвертый… и так далее…; через две недели кардинал взмолился: «Я, де сказать, очень люблю жареных куропаток, но позвольте же и мне от них отдых!» – Жанна прислушалась и проговорила: – Кажется, дук вернулся. Как будто карета подъехала…

– Очень может быть, – сказала княгиня.

– Так вы думаете поехать в Летний сад для разнообразия?

– Ну да, конечно. Не все же серые куропатки!.. А мне этот рассказ нравится… Может быть, и вы со мной поедете в Летний сад?

– Отчего же? С удовольствием. Самое лучшее, по-моему, ехать туда к двум часам – не так жарко будет…

– Отлично! Я пойду одеваться, – и княгиня Мария, вдруг просияв, весело улыбнулась Жанне и направилась к себе.

Такой удачи, Жанна, по правде сказать, даже не ожидала. Она вчера так назначила свидание Саше Николаичу от лица якобы ему известной особы, чтобы вдруг раздразнить его еще больше, а тут вдруг вышло, что сама княгиня Мария напросилась ехать в Летний сад к двум часам. Жанне надо было не упустить этого случая, благоприятного для ее расчетов, и использовать его не только в отношении княгини, но и самого дука.

Жанна не ошиблась. Это был действительно, дук, подъехавший в своей карете. Он, обыкновенно ровный, спокойный и вполне бесстрастный, по крайней мере с виду, на этот раз прошел в свой кабинет очень быстро, несомненно взволнованным шагом и заперся там.

Оставшись один, он в полном изнеможении упал в кресло, руки его бессильно упали вдоль туловища, и глаза закрылись. Его лицо, и без того бледное, побелело еще больше. Он находился в состоянии, близком к обмороку.

С ним это бывало и раньше, когда он запирался вот так один в своем кабинете, но никто не знал о минутах его физической слабости. Дук скрывал это от всех и от своей жены в особенности.

Никто не знал, что этому бодрому на вид, подвижному, черноволосому и статному, стройному дуку, казавшемуся немолодым, правда, но и далеко еще не старым человеком, на самом деле был уже семьдесят один год и что его черные волосы – это великолепно сделанный парик, а его бодрый вид достигается целым рядом лекарств и снадобий, известных, может быть, ему одному и близким к таинственному эликсиру молодости, столь страстно отыскиваемым алхимиками средневековья.