Жанна де Ламотт - [49]

– Кто это – Наденька Заозерская? – прервал ее дук Иосиф.

– Да вот эта же племянница фрейлины Пильц фон Пфаль…

– Да, так что же она?..

– Я вам говорю, что она влюблена в Николаева и под влиянием своего чувства сейчас же приревновала его к княгине, вашей жене, хотя, конечно, княгиня не подала к этому ни малейшего повода. Но Наденька Заозерская – вы же знаете влюбленных? – в волнении говорила мне, что Николаев был влюблен в княгиню раньше, еще тогда, когда они жили под одной крышей, и княгиня-де чувствовала к нему склонность и не вышла замуж за него только потому, что у него не было средств, которых она искала в замужестве; что теперь их любовь проснулась снова; что Николаев – такой благородный человек, такой рыцарь, что не может не понравиться женщине, если захочет… Так говорила Наденька Заозерская, и, признаюсь, я должна была в душе согласиться с нею во многом! В самом деле, будь я на месте княгини, то не смогла бы остаться равнодушной к такому поступку Николаева, как возврат двухсот тысяч без малейших колебаний. Один только этот факт мог бы увлечь ее, не будь у нее такого мужа, как вы…

Жанна, прекрасно знавшая человеческую природу, рассчитывала почти наверняка, что каждое ее слово попадает в цель и если не производит на дука немедленного действия, то, как разъедающий яд, отравит его спокойствие. Она старалась сделать вид, будто не смотрит на дука, хотя и следила за ним уголком глаза.

Но лицо дука было слишком спокойно, чтобы по нему распознать, о чем он думает в настоящую минуту.

Сделав круг по саду, они как раз в это время подошли к дому, и дук дель Асидо круто повернул на балкон.

Жанна последовала за ним.

В гостиной лакей подбирал осыпавшиеся на пол лепестки роз из букета, стоявшего на маленьком круглом столе у кушетки, на которой лежал забытый батистовый платок княгини, а рядом стояло кресло, повернутое так, словно с него только что поднялся кто-то сейчас.

– Где княгиня? – спросил дук Иосиф по-итальянски у лакея-итальянца.

– Княгиня пошла к себе наверх.

– У них был кто-нибудь?

– Да, только что.

– Кто именно?

– Синьор Николаев.

Дук Иосиф задумался, прищурил глаза, потом повернулся к Жанне и сказал ей по-французски:

– Я забыл вам сказать, что Орест Беспалов – сын того чиновника, у которого воспитывалась моя жена.

И покончив на этом разговор с Жанной, он прошел наверх, к себе в кабинет.

34. Медальон

Лидочка-графиня, как звали молодую графиню Косунскую, была в дурном расположении духа с самого праздника у графа Прозоровского и ничто не могло ей вернуть обычной ее веселости. Она была капризна, рассержена, всем недовольна и несколько раз принималась по пустякам плакать, без всякого, по-видимому, к тому повода. Однако повод у нее был и достаточно серьезный.

Не то чтобы она так уж была влюблена в Сашу Николаича; напротив, при иных обстоятельствах, займись он исключительно ею, например, она перестала бы и внимание обращать на него; но дело было в том, что он первый из молодых людей, встречавшихся ей до сих пор, как бы пренебрег ею.

Своенравная, самолюбивая и своевольная Лидочка-графиня возненавидела за это его и знала, что никогда ему не простит этого.

Но именно потому-то ей и хотелось, чтобы Саша Николаич увлекся ею особенно сильно, чтобы отомстить ему, отплатив той же монетой, только сторицей, и насмеяться над ним и прогнать его вон тогда, когда это для него будет вопросом жизни и смерти. Она решила, что сделает для этого все, и добьется своего.

Лидочка кипела внутри и не могла никак успокоиться.

В самом деле, она, графиня Косунская, из-за которой два ее соотечественника поляка чуть не подрались на дуэли, она, танцевавшая мазурку, по ее мнению, лучше всех в Петербурге, должна была по милости этого Николаева (впрочем, тоже хорошо танцевавшего мазурку) пойти на этот танец с первым же попавшимся ей кавалером, поскакавшим рядом с нею, как воробей по дороге.

Лидочка-графиня утешалась только тем, что пыталась приподнять завесу будущего. Она заставила старую кормилицу Юзефу, пользовавшуюся, впрочем, таким же положением в доме, что ее звали не иначе, как панна Юзефа, гадать себе не картах.

Панна Юзефа славилась умением складывать карты и читать в них о том, что случится. Самой Лидочке уже случалось испытывать справедливость ее предсказаний; поэтому она на этот раз особенно горячо требовала, чтобы Юзефа сказала ей всю правду.

– Да, нет ты скажи, Юзефа! – повторяла она, положив оба локтя на стол и подперев щеки кулаками, – ты мне скажи прямо, отомщу я ему или нет?

– Это так сразу увидеть невозможно! – рассудительно произнесла Юзефа и покачала головой. – Я вижу по твоим картам, что тебе предстоит всякое благополучие: богатство и жених будто бы даже королевской крови…

Юзефа не скупилась на посулы в будущем, потому что, во-первых, они ей ничего не стоили, а, во-вторых, она рассчитывала этим доставить удовольствие.

– Да не надо мне твоего жениха королевской крови! – возразила Лидочка, все-таки, однако, улыбаясь, – желаю знать, отомщу я тому, кто посмел обидеть меня?

– Да кто же это посмел, моя паненка? – удивилась Юзефа.

– Смел, Юзефа, смел!.. Тот самый Николаев, который, казалось, только и мечтал о том, чтобы я обратила на него свое благосклонное внимание…