Жанна д’Арк - [68]
Исследователи процесса Жанны д'Арк неоднократно пытались реконструировать подлинную формулу отречения. Высказывалось мнение, что эта формула содержится во французской рукописи протокола (так называемая Орлеанская рукопись) (46, 42–48). Содержащаяся в пей формула отречения действительно отличается от той, которая помещена в официальном латинском протоколе. Она намного короче формулы официального протокола и — что важнее всего — лишена тех откровенных политических инвектив, которыми изобилует формула официального протокола. Судя по ней, Жанна отреклась от «голосов и видений» и обещала снять мужской костюм.
Вполне возможно, что и формула Орлеанской рукописи также не является адекватным воспроизведением текста той грамоты, которую подписала Жанна, ибо текст формулы никак не укладывается в те 6–8 строк, о которых так настойчиво и единодушно говорили очевидцы сцены отречения (Т, III, 134–135). Но как бы там ни было, ясно одно: формула официального протокола представляет собой подделку, цель которой заключается в том, чтобы распространить задним числом отречение Жанны на всю ее предыдущую деятельность. Вероятнее всего, на кладбище аббатства Сент-Уэн Жанна не отреклась от своего прошлого. Она лишь согласилась подчиниться впредь предписаниям церковного суда.
Политическая цель процесса была достигнута. Английское правительство могло оповестить весь христианский мир, что еретичка всенародно покаялась в своих преступлениях.
Но, вырвав у девушки слова покаяния, организаторы процесса вовсе не полагали дело законченным. Оно было сделано лишь наполовину, ибо за отречением Жанны должна была последовать ее казнь.
Инквизиция располагала для этого простым средством. Нужно было лишь доказать, что после отречения она совершила «рецидив ереси»: человек, повторно впавший в ересь, подлежал немедленной казни. Перед отречением Жанне обещали, что, если она покается, ее переведут в женское отделение архиепископской тюрьмы и {186} снимут кандалы. Но вместо этого по приказу Кошопа ее снова доставили в старую камеру Буврейского замка. Там она переоделась в женское платье и ей обрили голову. Кандалы не сняли и английскую стражу не убрали.
Прошло два дня. В воскресенье 27 мая по городу распространился слух, что осужденная вновь надела мужской костюм. На следующий день Кошон, Леметр и семь асессоров направились в Бувреп, чтобы выяснить, так ли это. Оказалось, что так. Жанна встретила судей одетая в свой старый костюм.
У нее спросили, кто принудил ее сделать это. «Никто, — ответила Жанна. — Я сделала это по своей доброй воле и без всякого принуждения». Тогда ее спросили о причинах. В ответ Жанна повторила то, что не раз говорила раньше: «Находясь среди мужчин, приличнее носить мужской костюм, нежели женское платье». И затем сказала, что она надела мужской костюм потому, что судьи не выполнили своих обещаний.
«Спрошенная, слышала ли она после четверга свои голоса, отвечала, что да. Спрошенная, что они ей сказали, отвечала, что господь передал через святых Екатерину и Маргариту, что он скорбит о предательстве, которое она совершила, согласившись отречься, чтобы спасти свою жизнь, и что она проклинает себя за это» (Т, I, 397).
Потом она сказала, что отреклась из-за страха перед костром.
Вечером в доме епископа собрались секретари трибунала. Они обработали записи утреннего допроса, выправили, не слишком исказив смысл, кое-какие фразы и, переписав весь текст набело, скрепили его своими подписями. Так появился протокол последнего допроса Жанны — трагический документ, в котором сама Жанна рассказывает обо всем, что она пережила после отречения: об отчаянии, которое охватило ее, когда она поняла, что ее обманули, о презрении к самой себе из-за того, что она испугалась смерти, о том, как она проклинала себя за предательство, — она сама произнесла это слово, — и о победе, которую она одержала, — о самой, пожалуй, трудной из всех ее побед, потому что это была победа над страхом смерти.
На полях протокола, против того места, где говорилось, что Жанна проклинает себя за отречение, кто-то из {187} судей сделал пометку: «responsio mortifero» («ответ, ведущий к смерти»). Судя по этой пометке, трибунал усмотрел в словах Жанны свидетельство «рецидива ереси». Но вовсе не эти слова решили участь подсудимой. Судьба Жанны была окончательно предрешена в тот самый момент, когда она снова надела мужскую одежду. Именно тогда она повторно впала в ересь, т. е. совершила преступление, которое неминуемо влекло за собой смерть на костре.
Как это произошло? Вопрос этот может показаться на первый взгляд совершенно излишним. Разве сама Жанна не ответила на него? Разве она не заявила, что надела мужской костюм добровольно, и не объяснила, почему она это сделала? К чему же искать загадки там, где их нет? История Жанны д'Арк и без того изобилует неясностями.
Все это так. И тем не менее с тех пор, как были опубликованы материалы руанского процесса, исследователи снова и снова обращаются к этому эпизоду. Обращаются потому, что обстоятельства, при которых Жанна вновь надела мужской костюм, являются в действительности неясными и загадочными.
