Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников - [18]

– Кто тут говорит о Креспене? – чуть ли не угрожающим тоном спросил он.

* * *

Креспен была очень большой деревней, чьи обширные земли «общего пользования» граничили с землями Бастид-Бланш.

В одной из книг великого писателя Анатоля Франса у министра спрашивают: «Почему вы так часто воюете со своими соседями?» Крайне удивленный министр отвечает: «А по-вашему, с кем нам еще воевать?» Итак, Креспен являлся «вековым врагом» Бастид-Бланш, на что была уйма причин. Распря, как и следовало ожидать, была застарелая, может быть (как утверждал Филоксен) уходящая корнями во времена древних римлян.

Первоначальной причиной этой распри послужила охота, то есть браконьерство – источник бесплатного питания.

Дело в том, что «те, из Креспена», как их называли жители Бастид-Бланш, когда-то с редкой наглостью стали расставлять свои ловушки в холмах вокруг чужой деревни. После немалого количества потасовок «теми, из Бастид-Бланш» овладел «нешуточный гнев». Они установили постоянный надзор за своими холмами: наблюдение за окрестностями вела дюжина женщин и детей, дававших знать мужчинам о появлении чужака, и любого опознанного субъекта из Креспена немедленно преследовал отряд из пяти-шести здоровенных парней, вследствие чего чужак возвращался к своим с изменившимся до неузнаваемости лицом. Тогда один уроженец Креспена, будучи депутатом, добился того, чтобы его отслуживший в армии земляк получил назначение в Обань на должность бригадира жандармерии… Тот – ему, кстати, в ранней юности изрядно досталось от молодцов из враждебной деревни – проявил недюжинное усердие: все время торчал в холмах над Бастид-Бланш и ухитрился за полгода наложить три штрафа за браконьерство, но до четвертого не дожил, поскольку в один прекрасный день его нашли повешенным на рябине в ложбине Ратепенад, и кто это сделал, так и осталось тайной.

Желая отомстить за него, «те, из Креспена», стоило задуть великолепному мистралю, пустили красного петуха в большом сосновом бору у перевала Па-дю-Лу, так что потом понадобилось целых тридцать лет, чтобы восстановить этот лес…

Однако со временем война браконьеров утихла, поскольку деревня Креспен стала процветать благодаря обнаружению там залежей бурого угля и прокладке на средства правительства небольшого оросительного канала. Для рациона жителей Креспена какой-нибудь кролик или три пары певчих дроздов уже не имели такого значения, как раньше. Но тут им пришло в голову кое-что другое (неоспоримо доказывающее их гнусность).

Стоило им завидеть надвигающуюся зловещую тучу, как они стреляли по ней из пушки, вследствие чего град, который они безусловно заслужили (раз Господь ниспосылал им его), выпадал дальше и уничтожал жалкие виноградники Бастид-Бланш… И наконец, имелась самая важная причина – «муха».

У «тех, из Креспена» оставалось немного оливковых деревьев. Они вырубали их сотнями (еще одно непростительное преступление!) ради виноградников и оставляли без ухода те оливы, что уцелели, так что злополучная «муха оливкового дерева» прекрасно себя на них чувствовала, и, если, к несчастью, во время цветения олив ветер дул с востока, муха переселялась в Бастид-Бланш, губя половину тамошнего урожая…

Слов нет, перечню претензий к «тем, из Креспена» не было конца, и обиды в определенной мере были небезосновательны, но их бесконечно раздували, передавая от отца к сыну. У «тех, из Креспена» был свой список претензий, они то и дело утверждали, что «те, из Бастид-Бланш» принадлежат к чуть ли не допотопному дикому племени, состоящему преимущественно из кретинов, умалишенных и убийц. На самом деле и те и другие походили друг на друга как две капли воды и под маской благодушия и чисто провансальской жизнерадостности были одинаково завистливыми, недоверчивыми и скрытными.

* * *

– Мы говорим о Креспене, – ответил Англад, – потому что речь зашла о свадьбе Флоретты…

– Ты сам-то на ней был?

– Конечно. Я тогда только что вернулся с военной службы, тому уж сорок лет.

– А я был далеко отсюда, лежал в госпитале в Африке… – сказал Лу-Папе. – И вернулся почти год спустя, но отец мне рассказал о драке.

– О какой драке? – поинтересовался подошедший к ним верзила Эльясен.

– О драке во время свадьбы!

Молодежь со стаканами в руках расселась кругом, и Англад повел рассказ:

– Флоретта Камуэн была первая красавица здешних мест. Может, излишне гордая, но красотка, каких мало. Однажды вечером они с девушками пошли на праздник в Ла-Валентин. Флоретта танцевала с Лионелем, высоким здоровенным парнем с красивыми черными усами… Они с первого взгляда друг другу приглянулись, и дней десять спустя, к концу обедни, господин кюре принародно сообщил об их грядущей свадьбе. Словно бомба взорвалась, ее отец с матерью сидели, опустив головы, тише воды ниже травы. Но сама Флоретта, которая была в первом ряду, встала, обернулась и, подбоченившись, обвела нас всех взглядом, глядя прямо в глаза. Господин кюре заговорил о том, что пора забыть об обидах, что эту свадьбу сам Господь нам послал, чтобы у нас была возможность наконец-то помириться, добавив при этом, что кюре из Креспена уже пообещал сделать так, чтобы из пушки теперь палили в противоположную сторону: пусть град обрушится на Роквер; затем стал объяснять, что «те, из Креспена» наши братья, мол, надо любить друг друга, и пятое и десятое. Короче, на свадьбу их заявилось не меньше тридцати человек во главе с тамошним кюре. Наш кюре вышел ему навстречу, и они расцеловались. Затем наш благословил гостей из Креспена. После этого их кюре благословил нас. А во время венчания оба произнесли по проповеди. Знаете, друзья мои, все в церкви плакали.