Жан Кавалье - [136]

– Жалость? Не я, а ты должен на коленях молить о ней передо мной и перед этим праведником, которого ты оскорбил так недостойно!

– О, так вон! Дьявол говорит твоими устами. Вон!

– Глас Божий кажется тебе внушением врага человеческого... Несчастный безумец! Ты лишился ума: я должна пожалеть тебя.

– Вон, говорю тебе! – возопил Кавалье, хватаясь руками за лоб и яростно топая ногой. – Чтоб я не сказал больше ни слова! Пожалей себя! Вон!

– Слова безумца – ветер, пустой звук, сказал Господь.

Кавалье замолчал на минуту, потом сказал глухим голосом, притворяясь спокойным, хотя его выдавали бледность и передергивания лица:

– Слушай, Изабелла! Я любил тебя. О, никто так не может любить! И никогда я этого не забуду. Ну так во имя этого я не хочу сказать тебе убийственного слова... Прощай, прощай навсегда: между нами все порвано! Не говори больше ничего, не спрашивай. Так должно быть: такова моя воля. Покорись: такова твоя судьба! И если б она была в тысячу раз ужасней, лучше прими ее смело, чем вынуждать у меня признание, почему я поступаю так. Еще раз: ни слова и – прощай навеки!

Заметив блуждающий взгляд Жана, Изабелла сочла эти угрозы пустыми словами оскорбленного тщеславия. Думая привести в себя своего жениха, она посмотрела на него с каким-то печальным состраданием, которое Кавалье, к сожалению, принял за последнюю вспышку презрения.

– Все порвано между нами? – воскликнула она, пожимая плечами. – И ты смеешь говорить это? А наши друзья, перед которыми ты клялся принадлежать мне, разве они не в праве назвать тебя подлецом?

– Пусть назовут, только оставь меня! Ни слова больше!

– А Господь, который на Страшном Суде, скажет тебе: клятвопреступник? – торжественно продолжала Изабелла.

Кавалье сделал страшное движение и крикнул задыхающимся от ярости голосом:

– Ладно, пусть я клятвопреступник! Но говорю тебе в последний раз: убирайся, все порвано навеки между нами! Оставь меня: ты не знаешь, какие ужасные слова у меня на языке?

– А вечность...

– Ты хочешь-таки этого? Ну так слушай! Лучше вечный ад, чем жениться на обесчещенной, которая в мое отсутствие поддалась обольщениям моего смертельного врага! Да, лучше ад, чем жениться на тебе, Изабелла, на женщине бесчестной, проклятой моим отцом. Меня ведь не обманешь подлой ложью: ты любила Флорака!

Кавалье исчез. Изабелла схватилась за сердце, словно оно было пронзено, и оперлась на стол. Потом она вышла медленными твердыми шагами: сама сила боли придавала ей нечеловеческую мощь...

Час спустя маркиз де Флорак пустился в путь по дороге в Монпелье, сопровождаемый двумя камизарами. Он вез письмо главаря мятежников к маршалу Франции, в котором предлагалось перемирие и свидание.

ГОСТИНИЦА ЗОЛОТОГО КУБКА

Спустя три дня после того, как Кавалье попросил перемирия у Вилляра, толпа переполняла окрестности Нима, где должно было произойти свидание маршала и предводителя камизаров. Множество католиков и протестантов пришли сюда из Монпелье и соседних городов посмотреть на знаменитого Жана Кавалье, который заставил дрожать целую провинцию. Гостиница Золотого Кубка в окрестностях Нима была наполнена приезжими и любопытными. Ее окна и балкон выходили на великолепную аллею столетних вязов, которая вела к саду францисканского монастыря, построенного за городом между воротами Букэри и Магдалины. В этом монастыре Вилляр ждал молодого севенца.

Громадная зала Золотого Кубка едва могла вместить своих гостей. Пыльные одежды и огромный аппетит одних, толпившихся вокруг обильно накрытых столов, показывали, что они прибыли из соседних местечек. Другие, прогуливаясь в пространстве между двумя рядами столов, оживленно беседовали о перемирии с камизарами – обычная тема разговоров. Иные горожане, облокотившиеся на балкон, предусмотрительно запаслись лучшими местами, чтобы посмотреть на Жана Кавалье, когда он отправится в монастырь.

Многие католики открыто порицали то, что они называли слабостью Вилляра, соглашавшегося поступать с таким мятежником, как Кавалье, согласно военным законам. Другие, напротив, говорили, что все средства хороши, лишь бы положить конец ужасной войне, так давно приводившей в отчаяние провинцию. Протестанты держались не менее различных мнений. Одни обвиняли Кавалье за то, что он остановился среди своих успехов, пропустил, может быть, удобный случай заставить короля удовлетворить справедливые притязания гугенотов. Другие же, размышляя о случайностях междоусобной войны, одобряли умеренность победоносного Кавалье, предложившего маршалу условия соглашения, которые должны были быть милостиво приняты и улучшить положение реформатов. Но еще никто ни из католиков, ни из протестантов не был осведомлен о причинах, заставивших Кавалье просить этого свидания у Вилляра. Никто не знал также о распрях, разъединявших камизаров.

В числе гостей Золотого Кубка находились наши старинные знакомцы: мэтр Жанэ, его зять и лейтенант Фома Биньоль и их верный спутник кожевник. Недоставало в этом сборище только продавца воска, жертвы рокового поражения при Тревьесе. Трое приятелей оказывали честь четверти жареного ягненка с приправой из печеных помидоров и паре прекрасных форелей. Капитан-буржуа, так же как и его двое спутников, был в одежде богатых горожан. Тем не менее время от времени он возвышал голос по-военному, чтобы соседи слышали его, то читая наставления своему зятю и лейтенанту, то вспоминая о кровавом деле при Тревьесе. Он ни разу не упустил случая бессовестно прибавлять при этом «где я сражался во главе моего отряда».