Жан Батист де Траверсе, министр флота Российского - [132]

писал он Огюсту. Но и Жюль с увлечением слушал рассказы дяди о полярных экспедициях русских моряков. Жюль писал отцу:

“Я приехал в Романщину 16 ноября, со мной был мой кузен Теодор. Нас ждали с нетерпением и приготовили самую теплую встречу. У меня не хватает слов, чтобы описать то волнение, которое испытал я и которое испытывали ваш почтенный брат и милейшая тетушка… Дядя не мог сдержать слез… Я собираюсь задержаться на месяц в Санкт-Петербурге, но с надеждой на развлечения приходится распрощаться. Ужасная катастрофа погрузила столицу в траур. В ночь на 7-е Петербург едва не погрузился в морскую пучину. Чудовищное наводнение сносило целые дома, все первые этажи зданий были затоплены. Два селения исчезли с лица земли. Из писем, которые получает дядя, ясно, что бедствие так или иначе коснулось всех. Вода не спадала в течение целого дня. Наводнение было вызвано сильнейшим ветром (вест-зюйд-вест), уровень воды на пять футов превысил уровень наводнения 1777 г., о котором до сих пор вспоминают с ужасом. Продлись оно чуть дольше, от Петербурга, стоящего на сваях, возможно, вообще бы ничего не осталось…”

Во время этого наводнения были затоплены все находящиеся в низинах части города, триста двадцать четыре дома разрушены, более пятисот человек погибли.

В траур погрузился и флот. В трех кронштадских доках, где были поставлены на зиму корабли, вода поднялась больше, чем на одиннадцать футов (больше, чем на четыре метра). Волны перехлеснули через крепостные стены, заливали бастионы, срывали ворота, разворачивали днища доков.

Из сорока шести судов, поставленных на зимнюю стоянку, лишь три корабля, три фрегата и один гемам не были сдвинуты с места — остальные плясали на разбушевавшихся волнах и бились друг о друга. “Святослав” и “Не тронь меня” нанесли “Востоку” и “Благонамеренному” больше повреждений, чем полярные льды.

Только через три дня, когда вода спала, можно было оценить размеры катастрофы. Большинство судов надо было ставить на ремонт, некоторые пришлось вообще разбирать — эта судьба постигла прекрасный фрегат “Феникс”, первый корабль, вышедший с петербургской верфи при Траверсе. Обломки судов находили в окрестностях в течение еще пяти лет.

Тем не менее пребывание Жюля в Санкт-Петербурге оказалось весьма приятным. Его ввел в столичное общество французский посол граф де Ла Фероне, который старался всячески угодить племяннику морского министра. Жюль познакомился со своей кузиной, Клер, и был очарован ее живостью и непосредственностью. Клер Розанова была одной из самых блестящих дам петербургского света. Жюль писал отцу: “На чаепитиях и приемах, куда меня водит Клер, я встретил столько князей и княгинь, сколько нельзя увидеть ни в одной европейской столице”.

Клер к тому времени дважды овдовела. После кончины ее первого мужа, контр-адмирала Леонтовича, она вышла замуж за графа фон Тизенгаузена из Прибалтики, но он также вскоре скончался — это случилось в 1815 г. на кавказских водах. Ее третьим мужем стал канцлер Розанов, чрезвычайно высоко ценимый при дворе. Он был частым гостем в Романщине.

Лейтенант Александр Траверсе-младший поторопился приехать из Ревеля, чтобы расспросить двоюродного брата о том, как поживает его отец, у которого Александр побывал в прошлом году. Племянник Жюля, лейтенант Александр Леонтович, адъютант адмирала фон Моллера, приехал из Кронштадта. Нет только Александра-старшего, который теперь возглавляет Казанское адмиралтейство и не смог отлучиться — занят сплавом корабельного леса в Астрахань. Но он порадовал отца известием о награждении орденом Анны второй степени.

В письме своему отцу Жюль набросал любопытный психологический портрет дядюшки:

«Ваш брат не богат, его прямой и благородный нрав не позволил ему использовать все выгоды занимаемого им положения. Именно его непритязательностью можно объяснить нерушимое согласие, которое царит между ним и русскими. У него нет завистников. Он пользуется всеобщим уважением, имя его окружено почетом. Дети его жалуются на его скромность. Он никогда ничего не просил у государя.

Император Александр бывает у него запросто и не жалеет для него наград и отличий. У дяди как у одного из высших сановников Империи имеется голубая лента (орден св. Андрея). Благодаря ему меня ждал любезный прием у всех, к кому я обращался, чтобы получить подорожную: мне она нужна, поскольку я делю свое время между Санкт-Петербургом и Романщиной.

Сами судите, до каких границ простирается деликатность дядюшки. Когда император путешествует, он обычно останавливается на ночь в Романщине. Однажды он пил здесь чай, который ему подавала Маринка. Встав из-за стола, государь достал прекрасный бриллиантовый фермуар и подарил его моей маленькой кузине. Дядюшка был очень этим недоволен и дал почувствовать свое недовольство барону Дибичу, который всегда сопровождает императора в поездках, сказав ему: “Посещения Его Величества для меня высокая честь и мне неприятно, что государь считает нужным оплачивать мое гостеприимство”. Императору об этом доложили и с тех пор он перестал делать подарки, бывая в Романщине».