Жалкие создания - [15]

Шмыгнув носом, я направился в сторону злосчастной улицы. Двигался в ускоренном темпе, ибо время поджимало, а мне еще нужно было успеть дойти.

«Совсем скоро это пройдет»

Я послал его к черту и продолжил путь. Добрался до Мертвого Дома и уставился в его каменные глазницы, равнодушно созерцающие мир в его истинном сером, блеклом, полумертвом состоянии.

«Этому миру не долго осталось существовать»

Он смотрел на меня с каким-то холодным спокойствием, словно предрекал к чему приведут все эти старания – к чьей-то смерти, и, вполне возможно, что моей. В горле образовался тяжелый ком, который я попытался сглотнуть. Когда-то здесь жили люди. Давным-давно, а может быть пару лет назад. Дом должны были снести, в нем почти ничего не работает. Казалось, лампочки зажигались в зависимости от настроения дома.

По многоскатной крыше уныло стекала черная вода, дождь просачивался сквозь штукатурку. Я промок до нитки, но не торопился заходить внутрь. Медленно поднялся по лестнице и встал под навес террасы. Волосы прилипли ко лбу. Я не мог унять дрожь, но все-таки нашел в себе силы собраться и войти.

В прихожей было темно и прохладно. В глаза моментально бросились отталкивающие обои черно-белого цвета, вызывавшие открытую неприязнь и даже необъяснимую ненависть; они скрывали под собой нечто ужасающее, и я боялся узнать что.

Словно услышав, как я вошел, с задней комнаты стали доноситься характерные стоны, хрипы и протяжные мычания гостя. Там же я обнаружил и прямоугольный деревянный стол, а на нем почти неподвижно лежал мой гость – юноша моего возраста, крепко скованный веревками; я заранее установил крепления на руках и ногах, зафиксировал каждый палец – он не мог ничего поделать и болтался почти, как червяк на крючке.

Загорелась лампочка, озаряя помещение тусклым светом. Гость почувствовал, что он не один и попробовал приподнять голову, чтобы рассмотреть меня получше.

– Кто здесь? – хрипло произнес он; сколько чувств вложил в эту простую и банальную фразу, не обремененную большим смыслом.

Я не ответил. Его это не устроило.

– Что вы от меня хотите? Вы слышите? Пожалуйста, отпустите меня домой. Я вас не знаю, никому ничего не скажу, только отпустите меня, прошу вас!

Я подошел к столу и его глаза расширились. Он на секунду замолчал, вылупившись на меня, как на одно из исключений природы, на которое не распространяются законы физики нашего мира.

– Дилан!? – воскликнул он надтреснутым голосом, после короткой паузы. – Это правда ты? Господи... невероятно... Слава богу, что ты здесь! Слава богу... я уж думал все... Давай, приятель, вытащи меня отсюда.

Я не сдвинулся с места и бровью не повел, продолжая стоять, мрачно глядя ему прямо в лицо, с каждой минутой меняющегося от кошмарной догадки, к которой приводил его крохотный мозг.

– Скорее, Дилан! Пока не появился тот псих! Если ты злишься, то сейчас не время, нужно отсюда бежать! Помоги мне, слышишь? Дилан, помоги мне...

– Здесь нет Дилана. Здесь только я и ты, Корман.

– Сейчас не время для тупых шуток, кретин! Освободи меня!

– Я похож на шутника?

Наступила минутная тишина.

– И с кем же я тогда разговариваю? – спросил он.

– Меня зовут Тайлер, – сказал я.

– Ты полоумный мудак! – огрызнулся Корман; пыхтя от злости и обливаясь потом, он предпринял попытку приблизить свое лицо к моему, но веревки безжалостно впились в его плечи, от чего он издал беспомощный вопль. – Ты будешь в психушке! – зарычал Корман. – Развяжи меня, больной ублюдок! Развяжи меня!! Ты понимаешь насколько ты встрял!? – Он вдруг оскалился в улыбке, словно отчаянный самоубийца, находящийся на пороге могилы; для него уже все было предрешено, и он знал это, пускай и отрицал. – Ты же чокнутый мудак! Тебя поджарят на электрическом стуле, поджарят твои долбаные мозги, сраный урод!!

Я медленно покачал головой, и сам наклонился к его недоуменной, насмерть перепуганной роже. Он был вынужден заткнуть рот.

– Нет, – холодно сказал я. – Я буду жить вечно... а ты умрешь – это твоя реальность, Корман. Червяки не живут долго, они становятся едой для крупных рыб...

Помнил ли я как убивал его? Да, подробно. Каждую деталь. Его взгляд навсегда сохранился в моей памяти. Я изощрялся над его плотью, как мог. Вырезал различные фигуры, знаки, пентаграммы, символы и слова, как на бумаге. Резал его, словно воспринимал не, как живое существо, а – пластилин. Работал ответственно, аккуратно и кропотливо, словно мастер. Я собирался снять с него кожу. Вот только пластилин не орет так, будто его выворачивают на изнанку, будто ему дробят ноги, сверлят коленные чашечки или вырывают без анестезии больной зуб... а может быть все вместе? Святой Паскаль, как человек способен выдержать подобное и остаться в здравом уме!? Впрочем, я вопил вместе с ним, внутренне. От вкуса крови у меня снесло крышу. Кровь текла из него, как вода; она забрызгала одежду, растеклась по всему столу и стала чем-то обычным. Подбежав к краю, она закапала на пол. Насколько же сильно он сопротивлялся смерти, неистово раздирая до крови и мяса запястья и лодыжки, только чтобы освободиться из-под грубых узлов. Честно признаться, я опасался, что он порвет веревки или развалит старый стол; он дергался, словно одержимый, пускал слюни и сопли, собственными усилиями сломал себе пару пальцев и, непроизвольно изогнувшись ногой, порвал на ней сухожилия. Комната утонула в пронзительном визге.