Жак де Моле: Великий магистр ордена тамплиеров - [94]
Проклятие
Прекрасный пример этого очень позднего интереса историков к Жаку де Моле — историография знаменитого проклятия, произнесенного великим магистром на костре в момент, когда пламя начало охватывать его тело. Последние Капетинги, конечно, были проклятыми королями, но не по той причине, которую приводит Морис Дрюон.[644]
Если верить источникам, близким по времени к событию, — продолжению хроники Гильома де Нанжи, хроникам Жоффруа Парижского и Виллани, — получается, что Жак де Моле сначала заговорил перед кардиналами, чтобы объявить свой орден святым, а потом на костре — до того, как его охватил огонь, — чтобы провозгласить себя добрым христианином и апеллировать к Божьему суду. И здесь, и там выражения подходили для рискованных толкований, но не было ни проклятия, ни цветистой речи.
А ведь вся историография, посвященная ордену Храма, уже с отдаленных времен приводит речь Жака де Моле, произнесенную на костре и искусно составленную, содержащую проклятие по адресу как короля Франции и его потомства, так и папы. Так как же возникла эта легенда, где Жак де Моле проклинает династию Капетингов и предрекает ее скорое исчезновение? Согласно Колетт Бон, которая изучила происхождение этой легенды и за которой здесь я следую, «поскольку они [Капетинги] в свое время считались проклятыми, нужно было найти для этого причину и кого-то, кто бы обнародовал ее».[645] Проклятие — нечто вроде апелляции к небесному суду. Апелляция была услышана, коль скоро она исполнилась, а именно в форме преждевременной смерти того или тех, против кого она была направлена. Так и случилось с последними Капетингами: адюльтеры невесток короля, смерть короля, потом смерть троих его сыновей, не оставивших мужского потомства, и в результате в 1328 г. угасание прямой линии династии Капетингов.
Причины, которыми объясняли это проклятие современники Филиппа Красивого и последних Капетингов, не имеют никакого отношения к ордену Храма. Упоминали бремя налогов и порчу монеты или же гонения на Бонифация VIII и покушение в Ананьи. Эту причину приводит Биллами, вкладывая проклятие в уста епископа Анконы: «Божественное вдохновение подсказывает мне, что за этот грех его постигнет Божья кара, в ближайшее время случатся многие беды и несчастья, которые навлекут позор на него и на его род, так что он и его потомки лишатся королевства».[646] Впрочем, чаще всего проклятие приписывалось самому Бонифацию VIII.
Оно распространилось и на Климента V, когда он начал процесс против тамплиеров. Итальянский хронист из Виченцы Феррето да Феррети, описав Вьеннский собор, рассказывает, как некий безымянный тамплиер, представ перед папой, выразил протест против своего смертного приговора, а на костре провозгласил: «Я апеллирую на твой несправедливый приговор к истинному и живому Богу; через год и один день вместе с Филиппом, тоже ответственным за это, ты предстанешь [перед Ним], чтобы ответить на мои возражения и защищаться».[647] К тому времени события произошли еще недавно — это 1330 год. Эту историю воспроизводили, но не связывали с ней великого магистра. Лишь в XVI в. «смерть Жака де Моле была постепенно выстроена и драматизирована».[648] Тогда в одну его речь на костре собрали всё, что он говорил перед кардиналами и в момент смерти. Первым во Франции вложил в его уста знаменитое пророчество Поль Эмиль [Паоло Эмили] в историческом произведении, написанном по заказу Франциска I и изданном в 1548 г., «Ое геЬиз §ез11з {гапсогит» [Emili, Paolo. Pauli Aemylii Veronensis historic! clarissimi, de Rebus gestis Francorum libri X. Chronicon de lisdem regibus, a Phara-mundo usque ad Henricum II. Parisiis: apud Vascosanum. M. D. XLVIII., 1548.], — перед тем, как взойти на костер, тот проклинает короля и папу и вызывает их на Божий суд; это пророчество будут воспроизводить все историки последующих веков, но у них Моле станет произносить его прямо на костре.
Жак де Моле — герой XIX века
Однако даже это проклятие не лишило Жака де Моле некой анонимности. Можно было рассуждать о тамплиерам и видеть в их осуждении проявление варварства (как это делал Вольтер), не обращая особого внимания на великого магистра. Только к концу XVIII в. и особенно в XIX в. он станет героем. Этим он был обязан не столько измышлениям и фальшивкам, придуманным Фабром-Пеллапра и его друзьями, которые в начале XIX в. основали неотамплиеризм (мнимая хартия о наследовании Лармения, например, — грубая подделка),
