Жадный, плохой, злой - [10]

– Очень приятно, Геша, – дружелюбно сказал я.

– Герман Юрьевич. – Во время этого уточнения голос и щеки моего собеседника возмущенно дрогнули.

– Конечно, Геша. – Я понимающе кивнул. – Тебя зовут Германом Юрьевичем. А кто твой хозяин, Геша? Только не говори, что это граф Дракула собственной персоной. Я не захватил валидол.

Щекастое лицо цвета бордо недовольно смялось да так и не разгладилось до конца нашего разговора. Незнакомый мне папа Юра воспитал странного сына. Не более грозного, чем земляной червь, но злобного, как кобра. И шипеть он умел громче проколотой шины:

– Послуш-шай, мразь! Прекращ-щай корчить из себя шшута горохового! Здесь и не такие герои привыкают передвигаться на коленях. Не забывай, как и почему ты оказался здесь.

– Я все помню, Геша. – От моей улыбки не осталось и следа. – А если ты еще раз вздумаешь угрожать мне, то сначала позвони домой. У тебя есть жена?

– Есть, а что? – Он растерялся. – Почему это я должен ей звонить?

– Чтобы предупредить: мол, дорогая, явлюсь я к ужину поздно, месяца через полтора, не раньше. Весь загипсованный.

Я не боялся расправы над собой. Страх за Светочку был сильнее, чем чувство самосохранения. Геша, лишенный мною отчества и апломба, почувствовал мою отчаянную решимость, догадался, что обламывать меня не время и не место. Пару секунд он задумчиво глядел куда-то поверх моей головы, явно испытывая искушение кликнуть здешнее траурное воинство на подмогу, но благоразумие взяло в нем верх. Хозяин наверняка не отдавал приказа калечить меня или убивать. Для этого вовсе не обязательно было вытаскивать меня из Подольска. А раз так, то я находился в полной безопасности до того момента, пока я буду представлять для него интерес. И тут моя дерзость могла сослужить мне хорошую службу. Странно, но факт: хозяева ненавидят своих особо усердных жополизов и обожают, когда их ставят на место.

– Нехорошо ты себя ведешь, Бодров. – Геша перестал налегать на шипящие и попытался закусить свои усики, хотя для этого нужно было либо отрастить их подлиннее, либо вывихнуть нижнюю челюсть. – Тебя пригласили в гости, а ты хамишь. Так дела не делаются… Ладно, иди за мной. Босс пока занят, но ты можешь понадобиться ему в любую минуту, а он не любит ждать.

– Как все-таки зовут твоего нетерпеливого босса? – поинтересовался я, послушно совершая восхождение по узкой крутой лестнице с громыхающими металлическими ступенями.

– Обращайся к нему по имени-отчеству, – поучал меня на ходу Геша, уже смирившийся с тем, что для меня он никакой не Юрьевич и не станет им никогда. – Владимир Феликсович. Фамилия у всех на слуху: Дубов.

– Известная личность, – согласился я, когда мы пересчитали ногами все ступени и очутились в торце третьего этажа. А здесь не удержался от ехидного уточнения: – В далеком прошлом.

– В ближайшем будущем тоже, – напыщенно заявил мой провожатый, вызвав у меня скептический смешок. Вход в длинный коридор преграждали две очередные оливковые рубашки с черными повязками. Для посетителей был оборудован специальный закуток, обозначенный явно не декоративной решеткой. Здесь Геша устроил меня в кресле за низеньким столиком, а сам поспешил куда-то с докладом.

Разглядывать потолок или молчаливую парочку почти идентичных истуканов мне наскучило уже через пять секунд. Зато на столике обнаружилось два журнала: один шведский, с лоснящимся женским влагалищем чуть ли не на всю обложку, а другой отечественный, с вдохновенным ликом Дубова, потрясающего кулаком. Справедливости ради должен заметить, что вторую фотографию я разглядывал с большим удовольствием, чем первую.

Звучная фамилия и самодовольная физиономия Дубова одно время являлись такой же обязательной частью политической жизни, как выход клоуна на цирковую арену. Задиристый, здоровенный, с кудрявой седой шевелюрой, он был у всех на виду, вездесущий и неутомимый. Вечно с кем-то спорил, скандалил, сыпал в микрофон непарламентскими выражениями, пылко противоречил своим оппонентам и самому себе. Каждое его появление на телеэкране было интригующим, потому что никто никогда не знал, чего ожидать от Дубова в следующий момент: плевка в нацеленный на него объектив или проникновенного обещания честно распределить свои капиталы между всеми соотечественниками без исключения – по 27 центов на рыло. Президенту он готов был выделить целый доллар. А коммунистам однажды посулил добавку в виде бесплатного погребения, если они дружно повесятся на фонарных столбах.

Хулиганил Дубов на политическом небосклоне несколько лет подряд, но, потерпев разгромное поражение в очередном избирательном марафоне, неожиданно сошел с дистанции и вот уже года три-четыре как сквозь землю провалился вместе со своей партией. Как же она называлась? Помнится, аббревиатура всегда казалась мне забавной.

– ДСП? – пробормотал я, мучительно хмуря лоб. – ГСМ? ЛСД?

– Не стоит себя утруждать, – усмехнулся неслышно возвратившийся Геша. – Владимир Феликсович партию давным-давно реорганизовал и переименовал. Пэ-Эр – так она называется теперь. Всего две буквы, Бодров. Думаю, тебе это будет несложно запомнить. – При этом он посмотрел на меня так, словно сильно сомневался в моих умственных способностях.