Зейнаб - [68]

Все краски мира поблекли в глазах несчастного отца. Душа его разрывалась от горя. Вдруг, обведя глазами комнату, он увидел портрет сына. Юноша смотрел с портрета спокойно и доверчиво. В глазах его не было ни тревоги, ни следов печали. Отец подошел к портрету, пристально вгляделся в него, потом снял со стены, поцеловал и прижал к груди. Но слезы душили его, и, горько рыдая, он опустился на стул.

Однако много ли пользы от тоски и слез? Нужно предпринять розыски. Найти Хамида живым или мертвым. Но прежде чем заявить в полицию, отец решил просмотреть бумаги сына. Среди них оказался конверт, на котором было написано:

«Моему глубокочтимому отцу».

С быстротой молнии он распечатал его и прочитал следующее:

«Моему отцу, матери, моим братьям и семье.

Недавно я исповедовался одному шейху, которого почел за святого. Я думал найти успокоение, но мои страдания и боль только усугубились. Сегодня я открываю свою душу вам — людям, которых я люблю, в надежде, что вы простите несчастного, измученного тягостными думами, который ушел неведомо куда, надеясь обрести утешение. Может быть, когда‑нибудь я еще вернусь к вам, а может быть, эти слова будут последним моим приветом.

Два года тому назад сердце мое настойчиво позвало меня к любви и наслаждениям. Воображению моему рисовались картины цветущих садов, я слышал пение и щебет птиц; кто‑то неведомый открыл мне, как прекрасна может быть женщина, какое счастье ожидает человека в любви. Этот кто‑то нашептывал мне сладкие слова, уверяя, что жизнь без любви тускла и бессмысленна. Я мнил, что это ангел счастья, и рвался навстречу этому счастью, навстречу любимой, со всей страстью юности. Но вокруг царила лишь бесплодная, бескрайняя пустыня, и я ничего не мог в ней найти. Наконец в дальней стороне передо мною, как мираж, возникла девушка. Она была моей двоюродной сестрою. Она обратила на меня свои очи, полные робкой стыдливости. Я вгляделся в них и понял, что девушка эта тоже мечтает встретить преданное сердце. «Два одиноких сердца сблизятся», — сказал я себе. Однако как далеки мечты от действительности! Девушка скрылась в глубине своей темницы, я же был застенчив и довольствовался малым. Лишь в воображении я продолжал рисовать картины счастья и расстилать ковры блаженства.

В нашей деревне я часто бывал среди феллахов. И вдруг встретил однажды среди них девушку, которую небо предназначило быть на земле вестницей любви. Увидит человек эти прекрасные глаза, над которыми дугами изгибаются брови, — и ранят они сильнее стрелы. Ее грудь, угадываемая под широким платьем, рождает в душе томительные желания. У нее тонкая талия, пышные бедра и стройные ноги. А открытый взгляд говорит о чистом, добром сердце. Меня зачаровала ее красота: хотелось ни на минуту не расставаться с ней, не отрываясь смотреть на нее и радоваться жизни. День ото дня это чувство во мне росло. Неодолимая сила влекла туда, где она находилась. Я стал постоянно уходить в поля. Увидя феллахов, я направлялся прямо к ней. Помню, как‑то они переносили кирпич с площадки, где он сушился, и укладывали его в штабеля. Работа эта нехитрая: люди становились между площадкой, где были разложены кирпичи, и штабелями. Феллах, стоявший первым у площадки, бросал кирпич, другой подхватывал его, передавал третьему и так далее, пока кирпич не достигал своего места. Огромной радостью для меня было стоять рядом с той девушкой и ловить кирпичи, которые она бросала. Часто я оставался там до конца рабочего дня. Почему я полюбил эту работу? Потому ли, что ее рука касалась кирпича? А может, потому, что она прижимала кирпич к груди перед тем, как бросить его, и он хранил тепло ее тела? Не знаю. Только мое чувство к двоюродной сестре, которое я называл любовью, было совсем другим. Я лишь хотел всегда находиться рядом с этой девушкой, держать ее за руку и прижимать к груди. Но когда я возвращался домой, я забывал обо всем.

Потом настали иные времена. Приезд Азизы — двоюродной сестры — прервал мои прогулки на поля и дружбу с феллахами. Мое внимание целиком сосредоточилось на Азизе. Я пытался найти какой‑нибудь предлог, чтобы хоть час побыть наедине с любимой. Но такой случай не представлялся, и душа моя попеременно погружалась то в рай надежд, то в ад отчаяния.

Заветной моей мечтой сделалась женитьба, в мечтах я уже видел будущую семейную жизнь с Азизой. Я считал этот брак делом решенным, поскольку еще в детстве думал об этой девушке как о своей невесте.

Я всегда относился к ней с необычайной нежностью. Когда же понял, что мне так и не удастся побыть с ней наедине, то во мне вспыхнул яростный гнев на обычаи нашего общества. Я отвергал все его устои, отрицал все законы. И до сих пор я считаю брак в том виде, как он существует у нас, величайшим позором, я считаю, что брак без любви унизителен, постыден для человека.

Но время неумолимо двигалось вперед. Я изнемогал под натиском черных мыслей и ужасающих кошмаров. Потом наступило забвение. Есть ли хоть что‑нибудь в этом мире, чего не могло бы уничтожить забвение?

Пришла весна, оживила людские сердца и принесла в мир обновление. Пробудила она и мое сердце. Я вспомнил мою феллашку Зейнаб, которая теперь была уже замужем, и мысленно пожелал ей счастья. И снова ко мне вернулись мысли об Азизе. Теперь я думал только о ней, ее одну любил. Я жаждал одного — встречи с нею. Нам удалось обменяться несколькими письмами, после которых наступил долгожданный час свидания. И что же? Этот час прошел в гробовом молчании в тиши безмолвной ночи.