Зейнаб - [62]

Один Хасан не ушел домой; он провел со своим другом всю ночь. Всякий раз, когда друзья вспоминали о скорой разлуке, горячие слезы струились из их глаз — безмолвные свидетели человеческих страданий. Ибрахим, пристально глядя в черное небо, жаловался ему на свою бедность и злую долю. Не разве небо услышит его мольбу? Оно ведь так далеко!..

Он, Ибрахим, бедняк и потому не может добыть себе свободу. Ему не только не дозволяется сидеть вместе с другими на ковре равенства, но он не может даже помыслить о справедливости. У него нет свободы, и потому он не властен над своей судьбой. Его гонят в армию. У большинства народов служить в армии почетно, но зато у некоторых — это унижение и позор. В первом случае армия призвана защищать народ, его свободу и престиж. Во втором — военная служба символизирует покорность иностранным хозяевам, борьбу против своего же народа, содействие его угнетению.

Есть ли справедливость на земле или на небе, пока в мире существуют богатые и бедные, сильные и слабые? Бесполезно стремиться к ней, тщетны даже самые мечты о свободе, пока человек не может избавиться от угнетения. Он освободится только в тот день, когда силы его окрепнут и он сможет одолеть своего тирана.

Но напрасны все страдания и жалобы Ибрахима. Ему остается только гнуть спину под властью сильных мира сего, довольствоваться своим уделом и куском хлеба насущного, пока он не найдет сотоварищей, таких же бедняков‑тружеников, вместе с которыми он освободит народ от гнета и отомстит жестоким поработителям. Ему остается только молчать, пока не придет день, когда слово его непременно будет услышано. Оно, это слово, ударит набатом в уши хозяев, угнетателей. Ударит так, что они испугаются этого слова, прислушаются к нему, поймут его смысл и смирятся перед ним.

Ибрахим беден, и поэтому ему суждено изгнание. Поэтому он должен покинуть свою старую, одинокую мать. Поэтому он должен расстаться с друзьями, которые любят его. Расстаться с Зейнаб, которая проливает слезы разлуки, расстаться с зелеными полями хлопка и клевера, с деревьями и каналами, с этими бескрайними цветущими просторами. Поэтому его бросают в раскаленную пустыню, где нет ни деревьев, ни трав, а только бродят дикие звери. Да, если бы у него были двадцать фунтов, он бы спасся. Какая несправедливость! Какая жестокость!

Но от судьбы нет спасения, а потому лучше смириться перед ней, ибо роптать на нее бессмысленно. Ибрахим пытался представить себе военную службу, ее хорошие стороны: ведь он повидает новые земли, познакомится с новыми людьми, о которых рассказывают легенды, научится стрелять, ходить строем вместе со своими соотечественниками в военной форме. Эти мысли до некоторой степени отвлекли его, и незадолго до зари он уснул.

Утром Хасан привел Ибрахима к себе в дом. Ибрахим простился с дядюшкой Халилом, его женой и дочерьми. Когда Хасан пошел переодеваться, в комнату заглянула Зейнаб, но тотчас вышла, вся дрожа, с трудом владея собой. Ее душили слезы, она испила всю меру горечи этого убийственного часа, часа расставания с любимым.

После этой встречи она больше не увидит Ибрахима. От этой мысли ей стало так горько, что она отозвала Ибрахима в другую комнату под тем предлогом, что ей надо поговорить с ним о каких‑то делах. Как только они очутились вдвоем, она обняла его, прижала к груди и разразилась рыданиями. Душа ее разрывалась от горя. Ибрахим тоже страдал: кто знает, может, они расстаются навсегда? О, тяжкий час! Последнее прости!

Силы оставили их, они молчали, только обильные слезы струились из их глаз. О, святость последнего свидания! Они сидели так до тех пор, пока не услышали голос Хасана, спускавшегося сверху. Зейнаб сжала Ибрахима в объятиях, поцеловала его последний раз и голосом, прерывающимся от слез, произнесла:

— Счастливого пути.

Потом осталась в комнате одна, заперла дверь и дала волю слезам. Ей казалось, что она сейчас умрет. Грудь, терзаемую мукой, придавила непомерная тяжесть. Так бывает и с нами, когда несчастья, словно тучи, следуют одно за другим, мы не можем понять, откуда они идут, потому что они наступают отовсюду.

Отчаяние затопило Зейнаб. Она то роняла голову на грудь, то озиралась вокруг, как бы пытаясь сквозь пелену слез увидеть, что осталось в этой комнате после Ибрахима. Она смотрела на то место, где он сидел с ней в последний раз, на эту священную землю, на эту счастливую пыль, которой он касался. И вдруг она увидела большой махаллийский[29] платок, который уронил Ибрахим. Она наклонилась, подняла его, прижала к глазам, потом поцеловала и спрятала у себя на груди.

Из ее прекрасных глаз под тонкими бровями снова полились слезы. Если бы она посмотрела в зеркало на свое лицо, то пришла бы в ужас. Смертельную бледность оставили на нем страдания, румянец схлынул с нежных щек. Но где было ей сейчас думать о зеркале, о себе самой, о своей красоте? Она ничего не сознавала, кроме того, что душа ее ранена смертельно.

А Ибрахим и Хасан тем временем пришли на станцию, где уже их ждали друзья. В эти последние минуты перед разлукой все желали Ибрахиму благополучного возвращения. Когда послышался шум приближающегося поезда, начали прощаться. Хасан крепко обнял Ибрахима. Потом подошел староста деревни, взял новобранца за руку и поднялся с ним в вагон. Все столпились внизу, у окна. Когда паровоз загудел, послышались последние напутствия, и Ибрахим бросил прощальный взгляд, полный страдания и надежды, на родную землю.