Зеро Варош: первый виток спирали - [86]

– Здесь мне на полном серьезе кажется, что я умею летать, – прижавшись к парню, поведала она.

– Думаю, ты права… Я верю, что мы все умеем летать, – отозвался Джесс, – Просто однажды, когда-то давным-давно, мы почему-то забыли, как это делать…

– Уверена, что так и было, – прошептала Мари, нащупав ладонью его надежную руку. Ей почему-то очень сильно, почти что до слез, захотелось остаться в этом волшебном моменте навечно.

– Ты помнишь наши прошлые жизни? – ласково поцеловав ее в висок, своим бархатистым, слегка хрипловатым голосом спросил Джесс, – Иногда я вспоминаю кое-что из них… Обычно это лишь небольшие, но очень яркие фрагменты… Они приходят ко мне словно вспышки.

– Я точно помню то, что всегда любила тебя, – ответила девушка, прикладывая его руку к своей щеке. Его ладонь была такая теплая, любимая, родная… И сейчас Мари даже казалось, что его рука для нее как будто намного роднее, чем собственная.

– Да, я тоже…, – прошептал он, стараясь укутать ее тело своим, – Я верю в то, что мы с тобой одно целое… Как Анима и Анимус, как Инь и Ян, как Осирис и Исида, как Адам и Ева… И, что бы с нами ни случилось, я всегда буду тобой, а ты – мной… Словно две половинки одного аммонита…

Мари мечтательно закрыла глаза, и ее сознание неожиданно мягко ускользнуло куда-то. Чувствуя, что проваливается в небытие, девушка поспешно попыталась ухватиться за Джесса, но парень ускользнул от нее, стремительно растаяв в объятиях, точно призрак.

Колючий ветер внезапно укусил Мари. Открыв глаза, девушка увидела белые сугробы и плотную метель, падающую с неба густым вихрем холодных лебединых перьев. Было зябко и невероятно тоскливо. То тут, то там раздавался легкий, невесомый звук рождественских бубенчиков.

«Ну вот… Все вокруг сейчас обнимают своих любимых и близких, а я опять пробуду все Рождество одна…, – невесело размышляла Мари, – И за что только люди, вообще, любят этот грустный праздник?».

Поплотней закутавшись в слишком легкое для такой сильной метели пальтишко, девушка поспешно засеменила вдоль по холодной, заснеженной улице. На сердце ее невидимой кошкой скребла тоска. Какой-то попрошайка перегородил ей проход, нагло попытавшись схватить за руку. Мари покладисто сунула ему в ладонь мятую купюру и быстро свернула на тихую боковую улочку.

Неподалеку от старых мусорных баков, прямо на ледяном, заснеженном тротуаре, она заметила неподвижно лежащую мужскую фигуру. Человек был болезненно скрючен, как будто отчаянно пытался хоть как-то укрыться от непогоды в своей тонкой, заметно потертой кожаной куртке. Одна рука его была снаружи, и Мари смогла разглядеть, что кисть ее уже почти синяя. На ногтях незнакомца, при этом, виднелись остатки облезшего черного лака.

«Неужели мертвый?» – подумала Мари со щемящим душу сочувствием. Замерзнуть насмерть вот так на улице, в самый канун Рождества, казалось девушке невыносимо печальной, полной одиночества смертью.

Но лежащее на тротуаре тело неожиданно зашевелилось. Мари тотчас же бросилась к нему, пытаясь помочь замерзшему человеку встать на ноги. Из кармана бродяги выпала пустая бутылка из-под алкоголя. Что-то во всей его фигуре, а также в покрытых снежинками полудлинных, рассыпавшихся по бледному, небритому лицу волосах вдруг показалось Мари до боли знакомым.

И в следующую секунду девушка узнала в бродяге Джу, который выглядел, при этом, как будто намного старше. Конечности его почти не слушались, и девушка начала поспешно и старательно растирать холодные, замерзшие руки мужчины.

– Эй, – прошептала она, едва не плача, – Ну что же ты… Замерз совсем…

Он поднял на нее свое нездорово осунувшееся лицо, и на нем сразу же скользнуло узнавание. На его редкой рыжеватой щетине был иней, а обветренные губы заметно посинели, но Джу, все же, упрямо попытался улыбнуться ей.

– Давай, вставай скорее, – заботливо сказала Мари, – Я тебе помогу. Пойдем ко мне домой! И я подарю тебе подарок… Идем скорей! Я вызову такси. Ведь это Рождество… Мы выпьем с тобою вместе. Горячего глинтвейна… Хочешь?

Она не была уверена, слышит он ее или нет. И это очень ее расстраивало. Мари казалось, что она пришла сюда слишком поздно, и что мужчина уже полностью и окончательно замерз. Но неожиданно Джу крепко и даже слегка болезненно впился ледяными пальцами в ее запястье и заглянул в самое лицо.

– Я только что видел сон про тебя, милая мышка, – простуженным голосом прохрипел он, – Ты так долго шла там по темному бесконечному лабиринту. Все шла и шла, руководствуясь протянутой кем-то красной нитью, аккуратно сматывая ее в клубок. Скажи мне, я прошу тебя… Ты все же нашла из него выход? Нашла, мышка? Ведь нашла же?…

Его слова внезапно разбились вдребезги на абсолютно черные, как сажа, осколки и разлетелись, словно перья ворона, по сторонам. Мари вздрогнула от резкого звука бьющегося стекла и поняла, что снова оказалась в том темном, практически нескончаемом тоннеле, в котором была в самом начале сна.

На фоне тусклого пятнышка света, где-то в самом конце тоннеля, Мари увидела удаляющийся от нее силуэт. Эта была хрупкая фигура медленно уходящей вдаль женщины. Однако не просто какой-то незнакомой женщины… Мари никогда в жизни не видела своей мамы, зная ее лишь по нескольким фотографиям, но сердце девушки вдруг резко сжалось в комок.