Зеро - [8]

Майкл принял душ, натянул линялые джинсы, заляпанные краской, и белую сорочку без воротника с закатанными рукавами, влез в мексиканские гуарачи и бесшумно прошел в кухню, где налил себе чашку зеленого чая. Открыв холодильник, зачерпнул пригоршню холодного клейкого риса и, жуя на ходу, с чашкой в руке направился в длинную захламленную гостиную.

Хотя Майкл Досс был владельцем одной из лучших полиграфических фирм в мире, в контору он наведывался в лучшем случае раза два в неделю. Да и то лишь затем, чтобы приглядеть в лаборатории за соблюдением технологии производства патентованных фирменных красителей собственного изобретения. Благодаря этим красителям фирма снискала себе превосходнейшую репутацию. Несмотря на сложность видоизмененного Майклом полиграфического процесса и связанную с этим ограниченность тиражей, музеи, галереи и наиболее престижные современные художники не гнушались стать в очередь на издание репродукций своих собраний и работ — настолько яркими и близкими к оригиналу получались передаваемые цвета.

В дальнем конце огромной гостиной Майкл распахнул настежь двустворчатую дверь, и солнечный свет резко высветил его глубоко посаженные оливковые глаза и черные волнистые волосы, имевшие тенденцию быстро растрепываться, когда их надолго оставляли без внимания, как сейчас. Черты его лица — выпирающие скулы, чуть тяжеловатая линия подбородка, узкий лоб — казались почти библейскими. На людей Майкл производил впечатление сурового, неулыбчивого и не прощающего обид человека, но те, кто поддавались этому впечатлению, заблуждались. Майкл был добродушен и ценил шутку.

Он потянул за шнур, и в комнату через потолочное окно хлынул поток света. Собственно, это помещение неправильно было называть комнатой — в центре огромного пространства с голыми стенами, где не было никакой мебели, стоял лишь большой деревянный мольберт, испещренный цветными пятнами, да рядом, на стуле, — початая коробка красок, накрытая палитрой, и стакан с кистями. На спинке стула висела ветошь.

Майкл пересек мастерскую и стал перед мольбертом с натянутым на него холстом. Продолжая прихлебывать зеленый чай, он принялся скользить по картине придирчивым взглядом. На холсте были изображены две мужские фигуры — юноши и старика. Яркое небо Прованса подчеркивало контраст между ними.

Майкл принялся анализировать композицию. Он считал важным не только изображенное на картине, но и то, чего на ней нет явно, но подразумевается. Он вглядывался в краски, придирчиво отыскивая признаки дисгармонии в цветных полутенях и оттенках зелени. «Яппари аой куни да! — так говорят японцы летом. — Этот зеленый мир!»

Вскоре Майкл пришел к выводу, что вот здесь чересчур много зелени леса, а там — недостаточно зелено яблоко. В целом же картина тяжела, решил он. Теперь понятно, почему вчерашняя работа оставила в душе осадок неудовлетворенности.

Не успел Майкл взять первый тюбик и выдавить краску, как зазвонил телефон. Майкл обычно не подходил к нему во время работы и услышал звонок только потому, что забыл плотно закрыть дверь ателье. Секунду спустя включился автоответчик. Но не прошло и пяти минут, как телефон зазвонил опять. Когда он затрезвонил четвертый раз подряд, Майкл отложил палитру и подошел сам.

— Oui. — Он машинально заговорил по-французски.

— Майкл? Это я, дядя Сэмми.

— О, черт, простите, — извинился Майкл, переходя на английский. — Это вы сейчас названивали?

— Мне непременно нужно было до тебя добраться, Майкл, — ответил Джоунас Сэммартин. — До живого, а не до твоего магнитофонного голоса.

— Рад вас слышать, дядя Сэмми.

— Да, давненько мы не общались, сынок. Я звоню, чтобы попросить тебя вернуться домой.

— Домой? — Майкл не сразу понял, о каком доме идет речь. Его дом давно был здесь, на Елисейских Полях.

— Да, домой, в Вашингтон, — со вздохом произнес Сэммартин и прокашлялся. — Тяжело, но надо. Твой отец умер.

* * *

Масаси Таки терпеливо ждал, пока Удэ прокладывал ему путь в битком набитом зале. Опорами перекрытия зала служили грубо обтесанные кипарисовые балки, кедровые панели стен источали хвойный дух. В зале не было окон, поскольку он находился в центре огромного дома Таки-гуми, расположенного в токийском районе Дэйенхофу, где до сих пор сохранились обширные усадьбы с особняками. С потолка свисали ряды знамен, вышитых древними иероглифами. Знамена придавали залу вид средневековый и церемониальный.

По традиции здесь созывались общие сборища клана Таки — крупнейшего и самого могущественного из всех семей якудзы.

«Якудза» — общее название разветвленной сети подпольных гангстерских организаций. В последние годы, благодаря гению Ватаро Таки их деятельность приобрела международный характер. Отдельные крупные организации пока соперничали или действовали недостаточно согласованно, но Ватаро Таки делал все, чтобы прекратить распри, окончательно объединить якудзу и считался ее признанным патриархом и «крестным отцом». Японская мафия внедрилась в законный бизнес в Нью-Йорке, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе, стала управлять целыми поместьями, отелями и курортами на Гавайских островах. И вот патриарх скончался, и теперь предстояло избрать нового главу Таки-гуми.