Зерно богоподобной силы - [60]

— У меня все время создается впечатление, — медленно проговорил он, что каждая вторая фраза нашего разговора от меня ускользает. О чем, во имя Магомета-чудотворца, ты говоришь?

— О Вечной Матери. Ты — Вечная Мать. Я — Вечная Мать. И та маленькая птичка, что поет на ветке, — тоже Вечная Мать. Вечная Мать — это все. Вечная Мать — это жизнь. Так объясняет отец.

— Так это что-то вроде Матери-природы? — с явным облегчением спросил Эд.

— Ну да, очень похоже. Вечная Мать объемлет все. Мы, странники на пути к Элизиуму, не так примитивны, чтобы верить в Бога. Я имею в виду — в личного, индивидуального Бога. И если уж нам приходится прибегать к подобным терминам, чтобы распространять свое откровение, то в качестве символа всей жизни мы используем Вечную Мать. Отец говорит, что женщина-самый первый символ, который человек стал использовать, повествуя о духовных поисках. Триединая богиня, Белая богиня была божеством почти всех ранних цивилизаций. Да и в наше время христиане почти что обожествляли Деву Марию. Заметь, даже атеисты говорят о матери-природе, а не об отце-природе. Папа говорит, что религии, принижающие женщин, — например, мусульманство, недостойны и неизменно реакционны.

— Гм, — сказал Эд, — задумчиво потирая подбородок, — похоже, вы тут не такие уж чокнутые, как мне показалось сначала.

Но Нефертити Таббер его не слышала. Лицо ее приняло мечтательное выражение.

— Пожалуй, мы смогли бы получить тот домик, рядом с лабораторией, промурлыкала она.

До Уандера не сразу дошел смысл ее слов.

— Что за лаборатория? — спросил он.

— Ну, та, где доктор Ветцлер работает над своими лекарствами.

— Ветцлер? Уж не хочешь ли ты сказать…

— М-м-м, Феликс Ветцлер.

— Ты имеешь в виду, доктор Феликс Ветцлер? Здесь, в этой глухомани… То есть, я хотел сказать, в вашей маленькой общине?

— Ну, конечно. Его заставляли разрабатывать какие-то таблетки, от которых у женщин вились бы волосы или еще что-то в этом роде. Тогда он возмутился, бросил все и приехал сюда.

— Феликс Ветцлер — и работает здесь! Силы небесные, да ведь он один из самых знаменитых… И над каким же лекарством он работает?

— От смерти. Мы могли бы получить домик по соседству с ним. Его как раз должны закончить через денек-другой. И…

Эд стремительно вскочил. До него, наконец, дошло.

— Послушай, — торопливо заговорил он. — Я ведь уже говорил тебе: у меня важное правительственное задание. Мне необходимо повидать твоего отца.

Девушка погрустнела, но тоже встала.

— А когда ты вернешься, Эд?

— Понятия не имею. Ты же знаешь, как это бывает-правительство есть правительство. Я работаю под непосредственным началом самого Дуайта Хопкинса. Так что долг прежде всего. И все такое прочее, — он стал пятиться к выходу.

Нефертити шла за ним. У дверей она снова подняла к нему лицо, ожидая поцелуя.

— А знаешь, Эд, когда я в тебя влюбилась?

— Нет, — поспешно ответил он. — Понятия не имею, когда это случилось.

— Когда услышала, как они называют тебя «Крошка Эд». Ведь тебе не нравится, когда тебя зовут «Крошка Эд». А они все равно тебя так называют. Им наплевать, что ты этого терпеть не можешь, они даже не догадываются об этом.

Эд взглянул ей в глаза. И вдруг все изменилось.

— А ведь ты никогда так меня не называла, — проговорил он.

— Никогда.

Он наклонился и поцеловал ее. Пожалуй, ей не так уж и нужна практика, как ему показалось вначале.

Он попробовал еще раз — просто чтобы проверить свои ощущения. И убедился, что практика ей, можно сказать, вовсе не нужна.

— Я вернусь, — сказал Эд.

— Ну, конечно.

Иезекииля Джошуа Таббера Эд обнаружил за угловым столиком в баре «У Диксона».

Всю дорогу от Элизиума, через Шейди и Беарсвилль, он пребывал в состоянии полного душевного смятения. Правда, под конец он пришел к выводу, что это состояние находит на него каждый раз, когда он вталкивается с Таббером и его движением. Он принимал самого Таббера за странствующего проповедника из Библейского пояса, а тот оказался обладателем академической степени по экономике, полученной не где-нибудь, а в Гарварде. Его дочь, казавшаяся ему простенькой пухловатой девчушкой в пестром бумажном платье, краснеющей на каждом шагу, при ближайшем рассмотрении оказалась бывшей стриптизеркой, которую старик вроде бы удочерил. А новая религия, которую он счел очередным чудачеством горстки чокнутых, насчитывала в своих рядах таких знаменитостей, как лауреат Нобелевской премии Марта Кент и виднейший биохимик Феликс Ветцлер.

И, тем не менее, он почему-то перестал бояться Иезекииля Джошуа Таббера. Похожий на Линкольна пророк — если его можно так назвать постепенно начинал обретать черты реальности.

«Реальность — вот что самое главное!» — сказал себе Эд. В гипотезе, которая предполагала, что старый чудак насылает на весь мир порчу только потому, что время от времени какой-нибудь аспект современного общества, начнет его раздражать, реальности не было ни на грош.

Уандер отыскал лошадь и фургон Таббера перед крошечным автобаром, на вывеске которого значилось просто «У Диксона». Эд стал шарить по карманам в поисках монеты, чтобы бросить ее в счетчик на стоянке: как раз рядом с фургоном оказалось свободное место. И тут он увидел полицейского, который шел по улице ему навстречу и недоверчиво таращился на каждый счетчик, который попадался ему на пути.