Зерна гранита - [98]

Мне хотелось пойти за ним, пожать ему руку и извиниться за свой не слишком тактичный вопрос. Как я мог спросить его об этом?! Ведь этот мальчик — нераздельная часть этого монолитного сплава, который и передо мной, и за мной, и во всем городе скандирует: «Сандино не продается и не предается! Сандино наше знамя!»

В знак благодарности своим учителям рабочие, крестьяне и ремесленники на свой средства поставили им на площади памятник. Цемент еще влажный, не во всем выдержаны требования архитектора, но сделан памятник от сердца.

Люди притихли. Начался отчет народной армии просветителей. Все выступления укладывались в три предложения: «Мы выполнили возложенное на нас поручение. Благодарим за доверие. Готовы к выполнению новых задач». И вновь зазвучал гимн народных просветителей. Пела вся площадь. Лучи заходящего солнца причудливо осветили венец из холмов, окружавших город. Было ли где-либо в мире другое место, которое собрало столько радости и красоты?!

После митинга мы вновь вернулись в кабинет Марии. Гостеприимная хозяйка предложила нам кофе. На стене я прочел надпись:

«На этом месте работай в полную силу! Забудь об унынии, безверии, некомпетентности, лености, раздражительности, страхе, горечи! Будь любезен, не распускай нервы!»

— Сегодняшний день походил на прекрасную сказку. Такое не забудешь никогда, — сказал я Марии.

19

СЕГОДНЯ несколько раз перечитал единственную страничку из дневника неизвестного сандиниста, погибшего на баррикаде в Манагуа. Строчки написаны не чернилами, а кровью:

«Умираю с верой в будущее. Оно прекрасно! Вижу его свет и слышу его песню. Это не мечта. Это наш завтрашний день. Завещаю его вам, дорогие мои братья!»

Это было все, что осталось от бойца. Небольшая реликвия, всего несколько строк. И вместо подписи — кровавые пятна. Как мне хотелось бы представить его живым! Это почти невозможно, потому что я ничего о нем не знаю. Но я уверен — он похож на всех тех, с кем мне приходится каждый день встречаться и разговаривать.

Перед ужином мы с Фредерико лежали на траве во дворе его дома. Говорили обо всем и любовались бесчисленными светлячками, которые вспыхивали вокруг нас, с наслаждением слушали неумолчный концерт кузнечиков. Память невольно вернула меня в детство, к моим друзьям из нашего села. Вот так же лежа на траве, мы допоздна пасли скот и под звездным куполом рассказывали истории одна страшнее другой… Такие вечера не забываются.

Вдруг тишину разорвали выстрелы и полицейские свистки. Стреляли совсем близко, около дома Фредерико. Он молча лежал на спине, подложив руки под голову, и не отрывал взгляда от изрешеченного светлячками полумрака.

— О чем задумался? — нарушил я молчание.

— Вспомнил ночи в горах и подумал о товарищах из Сальвадора, Гвинеи… — Он приподнялся и посмотрел на меня. Сколько решимости было в его глазах! Какую волю они излучали! — У нас многие считают, что наше счастье не будет полным, истинным только с победой революции в Никарагуа. Ведь наша победа была возможна только благодаря той помощи, которую мы получаем от боевых товарищей из Мексики, Сальвадора, Коста-Рики, Чили. Общее дело еще не завершено. Латинская Америка нуждается в нашей помощи… Будучи солдатом, — продолжал Фредерико, — я читал Паскаля. Мне запомнились его слова: «Настоящее никогда не было нашей конечной целью; прошлое и настоящее являются для нас средством достижения будущего — нашей конечной цели». Хорошо сказал этот мудрец, правда? И самое главное, верно. Очень хорошо понимаю, что не мы первые ступили на путь борьбы. Другие народы сделали это раньше нас, и мы сейчас их догоняем. И тем не менее наша задача вовсе не легка.

Фредерико сел, поджав жилистые ноги. Перед нами лежало озеро, а над ним — вечно недремлющий Момотомбо.

— Столетиями буржуазия и диктатор насаждали на этой земле только невежество, покорность. Столетиями, день за днем, из поколения в поколение, это убивало человеческое достоинство. Наши люди не видели ни другого неба, ни других звезд. Они боялись даже самих себя. Здесь нам предстоит много поработать. В завтрашний день мы должны прийти с другим сознанием, с чувствами хозяина, а не слуги. Это требует не только смелости, любви, но и неслыханной до сих пор самоотверженности.

— Разве революция еще не сделала такими ваши сердца и души?

— Ты меня не понял. Для меня быть самоотверженным значит не просто воевать и сгорать в огне революции, но и, победив в ней, после революции работать так, чтобы в завтрашнем дне воплотить свои мечты.

Снова раздались выстрелы. Пока продолжалась перестрелка, я думал о том, что в каждом никарагуанце живет тот неизвестный боец, который своей кровью написал несколько строк. Он завещал свой завтрашний день всем ныне живущим.

Мне очень хотелось, чтоб мой приятель рассказал о каком-нибудь интересном случае.

— Наверное, захват парламента — это одно из главных событий в твоей жизни? — начал я.

— Это событие действительно занимает историческое место в нашем революционном процессе. Политическое положение Никарагуа в 1978 году было сложным. Убийство доктора Педро Хоакина Чаморро дало новый толчок народному возмущению. Сомосовцы не только не успокоились, а, напротив, еще больше ожесточились. Участились случаи убийств женщин, детей, учителей. Кроме того, империализм планировал приостановить революционный процесс путем переворота, организованного крупным капиталом и реакционными кругами сомосовской гвардии. В ход была пущена идея — «сомосизм без Сомосы».