Зеркало, зеркало - [12]

Он стоит у меня за спиной, переминаясь с ноги на ногу, пыхтя и покашливая, – курение явно не идет ему на пользу.

– Так что там с Наоми? Неужели попытка самоубийства?

– Пока ничего не известно. – Я сонно потираю глаза. – Неужели тебе больше нечем заняться, кроме как в три часа ночи обсуждать эту историю?

– Просто мне не спится. Пожалуй, утром позвоню Максу с Джеки. Я ведь даже немного успел пообщаться с Наоми, когда помогал ей оформить заявку на участие в программе герцога Эдинбургского[2]. Думаю, надо как-нибудь поддержать их, предложить свою помощь.

– Ты им не поможешь, пап, ты же в местном совете состоишь, а не в Кабинете министров.

– Надо показывать людям, что они тебе небезразличны, – говорит он.

– Раз так, не начать ли тебе с мамы? – отвечаю я. – Может, тогда она не будет налегать на водку?

– Не разговаривай со мной таким тоном, – говорит он, но упрек звучит жалко, потому что он знает: правда за мной.

Я ничего не отвечаю – да и что тут можно сказать? Опустив голову, он идет к своему стулу. Когда-то давно мне хотелось быть как он; раньше он казался мне самым сильным и крутым папой на свете, а теперь не вызывает ничего, кроме стыда и смущения. Всего в нескольких милях отсюда моя подруга лежит в коме с разбитой головой. Мама, судя по запаху, блеванула прямо в коридоре, а папа… ну, папа, видать, нашел себе курящую подружку. Что до меня, мне просто хочется вернуться к себе в комнату, зарыться в постель и забыть обо всем хоть на пару часов.

Но об этом нечего и думать. Моей сестренке нужна нормальная семья. Глубоко вздохнув, я вспоминаю то время, когда папа представлялся мне самым храбрым человеком на свете, а мама – воплощением доброты, и ради Грейси делаю еще одну попытку его вразумить.

– Пап… у мамы все вышло из-под контроля. – Он слегка поворачивается на стуле, избегая смотреть мне в лицо. – Тебя дома почти не бывает, ты с этим не сталкиваешься…

– А кто, по-твоему, будет за ней убирать? – говорит он с такой интонацией, будто я веду себя в высшей степени неблагодарно.

– И что? – Мне больно говорить ему то, что он должен услышать, физически больно, как будто сердце сдавили тисками. – Тебе не кажется, что у нее это серьезно, как раньше?

После рождения Грейси мама стала сильно выпивать – впервые на моей памяти, хотя, если задуматься, вряд ли впервые в жизни. Папа почти все время проводил дома, пытаясь одновременно ухаживать за Грейси и за мамой. Помню, он без конца повторял, что я держусь молодцом и веду себя очень храбро и как он благодарен, что я не прибавляю ему лишних забот. Как раз в тот период и начались мои проблемы с лишним весом. Мне и есть-то особенно не хотелось, просто нужно было заполнить пустоту, которую оставила после себя мама. Под кроватью у меня хранились обширные запасы украденных из холодильника продуктов. И вот, пока папа возился с Грейси или приводил маму в чувства, мне ничего не оставалось, как сидеть у себя в комнате и пытаться заглушить боль едой, обжираться, пока не усну. В десятилетнем возрасте другого выхода из положения для меня попросту не существовало, а вот в тринадцать лет на смену неутолимому голоду, преследовавшему меня повсюду, пришло полное отсутствие аппетита. Мне стало казаться, что, отказывая себе в еде, я обретаю над жизнью контроль.

– Она находится в стрессовом состоянии. Ты же знаешь, какая она, – говорит папа. Уж лучше бы промолчал.

– Если бы ты чаще бывал дома, уделял ей больше внимания, – настаиваю я, – может, она не чувствовала бы себя такой несчастной и одинокой.

Он смущенно отворачивается, и тут я вижу его таким, какой он есть. Передо мной не бог, не великан, не лучший, умнейший и сильнейший человек в мире, а избалованный ребенок, которому наскучили старые игрушки и хочется новых. В этот момент я его ненавижу.

– Ну и переезжай к своей шлюхе.

Я беру стакан с водой и иду к себе, осторожно переступая через зловонные лужи рвоты в коридоре.

– Иди сюда сейчас же, – шипит папа мне вслед. На этот раз он рассердился по-настоящему, но я не оборачиваюсь. Меня меньше всего заботит, что он обо мне подумает. Я даже не помню, когда он в последний раз что-нибудь для нас сделал.

Вернувшись к себе в комнату, я тихонько закрываю дверь и подхожу к окну: скоро начнет светать. Темнота и тишина предрассветных часов всегда действовали на меня успокаивающе. Ряды домов с мрачными окнами навевают на мысли о гуляющих по ночному небу сновидениях. Столько людей живет в этих домах, и никому из них не приходится переживать то, что переживаю я. От этой мысли становится немножко полегче, ведь если мои проблемы настолько малы, что касаются только меня, значит, не так уж все и плохо.

Временами у меня в голове царит мрак, и тогда я хожу как в тумане, не видя и не чувствуя ничего хорошего, ощущая одну лишь боль. Но я говорю себе: это происходит только со мной и только сейчас, и однажды на моем месте окажется кто-нибудь другой – незнакомец, до которого мне нет никакого дела, и уже он, а не я, будет смотреть в окно в ожидании рассвета, пока по небу будут гулять мои сны.

Ладно, нужно лечь спать. Если я сейчас не лягу, завтра голова будет раскалываться, а перед глазами будут плавать цветные узоры. Обязательно надо лечь спать.