Зеркало морей: воспоминания и впечатления. Каприз Олмэйра. Изгнанник. Негр с «Нарцисса» - [27]

Погода при юго-западном ветре — погода пасмурная, par excellence. Это не туман, это скорее суживание горизонта. Берега скрыты за таинственной завесой облаков, которые образуют вокруг плывущего судна нечто вроде темницы с низкими сводами. Это не слепота, это только ослабление зрения. Западный Ветер не говорит моряку: «Ты будешь слеп», нет, он только ограничивает поле его зрения и будит в его сердце страх перед неожиданным появлением земли. Это отнимает у моряка половину его сил и работоспособности. Сколько раз, стоя в высоких резиновых сапогах и клеенчатом костюме, с которого ручьями бежала вода, подле моего командира на судне, плывущем домой, и глядя перед собой в серую взбаламученную пустыню, я слышал, как вздох усталости переходил в замечание, сделанное нарочито беспечным тоном:

«В такую погоду немного разглядишь впереди».

И я вполголоса механически отвечал: «Это верно, сэр».

То была инстинктивно выраженная вслух все та же неотвязная мысль о земле, скрытой где-то впереди, о быстроте, с которой несется к ней судно. Попутный ветер! Попутный ветер! Кто решится роптать на попутный ветер? Ведь это — милостивый дар Западного Владыки, который деспотически правит в Северной Атлантике от широт Азорских островов до широт мыса Фэруэлл. Попутный ветер — это великое подспорье для судна, которое кончает удачный рейс. И все-таки никто из нас почему-то не мог заставить себя улыбаться с признательностью верноподданного. Милость эту нам даровали с мрачным угрожающим видом — таков бывает наш великий самодержец, когда решает задать трепку каким-нибудь судам, а другие суда гнать домой одним своим дыханием, то жестоким, то благодетельным, но всегда одинаково тревожащим.

— Это верно, сэр. Немного увидишь впереди в такую погоду!

Так голос штурмана повторял слова капитана, и оба всматривались во мрак, а судно неслось, делая двенадцать узлов в час, к подветренному берегу, и впереди, в какой-нибудь миле или двух от его залитой водой, качающейся, утлегари, голой и торчавшей косо вверх, как копье, серым горизонтом вставала, все скрывая от глаз, громада волн, которые поднимались так стремительно, как будто хотели удариться о низко нависшие тучи.

Грозно и страшно темнеет лик Западного Ветра, когда он нагоняет тучи с юго-запада, а из тронного зала его на западе доходят до нас еще более сильные штормы, подобные диким крикам бешенства, которым лишь мрачное величие окружающей картины сообщает некоторое спасительное достоинство. По палубе и парусам барабанит проливной дождь, словно кто-то с воем шныряет струи сердитой рукой, и когда наступает ночь, ночь под юго-западным штормом, она кажется нам безнадежнее обители Гадеса. Когда великий Западный ветер приходит с юго-запада, настроение у него беспросветное, — нет солнца, луны или звезд, ни единого луча света, кроме фосфорических вспышек в массе пены, которая бурлит по обе стороны судна и бросает голубоватые блики на его темный, узкий корпус. А судно мчится качаясь, настигаемое громадными валами, словно обезумев от этого шума.

Да, скверные бывают ночи в царстве Западного Ветра для судов, плывущих домой. За этими ночами встают дни гнева, бескрасочные, мутные, подобные робким проблескам невидимых огней там, где только что бушевал гнев тирана, страшный своим однообразием и своей возрастающей силой. Все тот же ветер, те же тучи, та же бешеная пляска волн, все так же тесен горизонт вокруг. Но ветер крепчает, тучи сгущаются и давят сильнее, волны растут и кажутся грознее по мере того, как надвигается ночь. Часы и минуты, отмеченные шумом разбивавшихся волн, проносятся вместе со шквалами, которые с плеском и стоном обгоняют корабль, бегущий все вперед и вперед с потемневшими парусами, струящими воду мачтами и совершенно мокрыми снастями. Потоки дождя все чаще и сильнее. Перед каждым ливнем на судно надвигается какой-то таинственный мрак, будто тень проходит над сводом серых туч. Временами дождь льет как из ведра. Кажется, что он затопит наше судно еще раньше, чем оно пойдет ко дну. Воздух вокруг весь обратился в воду. Мы задыхаемся, плюемся, с нас ручьями течет вода, мы оглушены, ослеплены, нам кажется, что мы уже потонули, растворились в ней, стерты с лица земли, уничтожены. Каждый нерв натянут, и мы настороженно ждем, не прояснится ли чело Западного Владыки, — ведь прояснение может наступить с первой переменой ветра, это так же возможно, как и то, что все три мачты нашего корабля через мгновение снесет в море.

XXVII

Заранее возвещенный неистовством шквалов, а иногда и далекими зарницами, словно кто-то там, за тучами, дает сигналы, размахивая горящим факелом, наступает наконец критический момент: ветер меняется, гнетущее скрытое бешенство юго-западного ветра переходит в пылкий, сверкающий, режущий, откровенный гнев северо-западного. Вы видите другую стадию его разгула, ярость, украшенную алмазами звезд, а быть может, и венчающую чело светлым полумесяцем, сбрасывающую последние клочки своей разорванной мантии из туч вниз, в лилово-черные шквалы. Потоками кристаллов и жемчугов сыплются град и снежная крупа, отскакивая от мачт, барабаня по парусам, шурша на клеенчатых костюмах, укрывая белой пеленой палубы судов, плывущих к родным берегам. Красноватые вспышки молний мелькают среди россыпи звезд над верхушками мачт. Холодный ветер гудит в туго натянутых парусах, и судно дрожит все до самого киля, а насквозь промокших матросов на палубах трясет от холода, пронизывающего до мозга костей. Не успеет один шквал пронестись и сгинуть где-то в восточной стороне неба, как на западе над горизонтом уже мелькает край другого, — и летит стремительно, бесформенный, похожий на черный мешок, полный ледяной воды, который вот-вот лопнет над вашей обреченной головой. У властителя океана настроение изменилось. Каждый порыв его прежде был согрет жаром сердца, пылающего гневом, теперь же холодом веет из груди, замороженной внезапной переменой чувств. Владыка Запада уже не слепит людям глаза и не гнетет душу страшным своим вооружением из туч, туманов, дождя и волн, а презрительно колотит вас по спине ледяными сосульками, так что из утомленных глаз текуг слезы, а измученное тело дрожит самым жалким образом. В каждом настроении этого самодержца есть свое величие — и каждое одинаково тяжело обрушивается на нас. Но северо-западный ветер деморализует моряка не в такой степени, ибо между шквалами града и снега, которые он приносит с собой, видна даль, путь впереди.