Зеркало грядущего - [16]

Нумедидес, наследный принц Аквилонии, восседавший, как велит традиция, на месте Главного Охотника, по правую руку от короля, то и дело бросал беспокойные взгляды в сторону своего кузена. Его тревожило, что Валерий чересчур долго шепчется о чем-то со смеющимся немедийским бароном, окруженным, по обыкновению, праздными прихлебателями, которые, зная щедрость Амальрика, не прочь были теплыми тарантийскими вечерами попировать за его счет в какой-нибудь модной таверне, где подают хрустящих перепелов с соусом из майорана, которыми славилась еще древняя Валузия; терпкое красное вино, что, судя по цене, должны были доставлять сюда, по меньшей мере, из самой Зингары; где не смолкают натруженные струны потертых цитр бродячих трубадуров, а красотки из самых отдаленных уголков хайборийского мира, невесть как попавшие в солнечную Аквилонию, готовы одарить щедрого завсегдатая искушенными ласками своих упругих ненасытных тел. Нумедидес рассеянно тискал длинную мохнатую морду своей любимой гончей, сидевшей у его ног. Благодаря ухищрениям придворных лекарей, их отварам, припаркам и растираниям, принц уже вполне оправился от сегодняшних потрясений. Чувствуя на себе любопытные взгляды придворных дам (в их глазах, особенно тех, кто не присутствовал на охоте, он выглядел героем, дерзнувшим бросить вызов могущественному древнему демону), он намеренно вел себя с легкой церемонностью, стараясь соблюдать изящные манеры, которые, как ему внушалось сызмальства, были отличительной чертой сыновей правящего дома Аквилонии. Однако мысли его были далеко от шумной, пьяной гульбы; он вспоминал свой последний разговор с бароном Торским, что состоялся у них за несколько часов до отбытия на Осенний Гон.

Мельчайшие подробности этой беседы запечатлелись у него в памяти, вопреки его обычной рассеянности. Сейчас, думая об этом, он поражался собственной храбрости и охватившей его в тот миг горячности, настолько несвойственным ему в обычное время.

Впрочем, следовало быть честным хотя бы перед самим собой. Он был опьянен, сильнее, чем самым крепким вином, грезами о власти и тех возможностях, что предоставила бы она ему, будь он не простым отпрыском царственного рода, призванным довольствоваться жалкими подачками королевской милости своего венценосного дядюшки, а настоящим владыкой этой жемчужины западного мира; опьянен словами немедийца настолько, что тому даже не пришлось долго упражняться в красноречии, ибо принц понял его с полуслова.

– Король немощен и не способен управлять, – говорил немедиец. – Он утратил уважение как среди своих собственных баронов, так и среди соседних держав. Никто не желает считаться с Аквилонией, пока ею правит такой король. Спасение страны – в сильной руке! И я вижу лишь одного человека, способного вернуть этой державе ее былое могущество.

Вспоминая эти слова – и то, как взглянул на него при этом Амальрик, Нумедидес горделиво расправил плечи, так что его отороченный горностаевым мехом пурпурный плащ зашуршал по каменному полу. Он поднял бокал и шумно хлебнул будоражащего кровь живительного сока виноградной лозы. Никто не знал этого, но он пил за собственное здоровье и успех. Однако вино показалось вдруг ему чересчур крепким, и он поперхнулся, выплюнув остатки жидкости себе на колени.

Седовласый Вилер обернулся к племяннику и хмыкнул в жесткие усы:

– Что, добрый аквилонский напиток стал слишком крепок для твоего изнеженного горла?

С этими словами он участливо похлопал своей твердой шершавой ладонью, привыкшей к мечу и поводьям, по спине Нумедидеса. Придворные вокруг беззлобно расхохотались, а занятая разговором с графом Аскаланте очаровательная Релата Амилийская кинула в их сторону быстрый взгляд и, увидев выпученные, покрасневшие от кашля глаза принца, прыснула в Изящный кулачок в фиолетовой лайковой перчатке.

– Ничего, мой мальчик, – добродушно подтрунивал король, – в молодости я тоже, бывало, падал под стол после нескольких чарок. Но уж больно много времени ты у нас проводишь в увеселениях. Лучше бы почаще садился на коня, да учился держать в руке меч. А то не дело – так отставать от брата! – Он кивнул в сторону Валерия. – Вот он-то успел вкусить и сладость побед, и горечь поражений. Возмужал! Созрел, чтобы нести бремя власти…

И тут, словно в унисон словам короля, – словно в насмешку! – барон Торский провозгласил здравицу в честь бывшего хауранского воина, и все, повернувшись к немедийцу, немедленно позабыли о Нумедидесе, оставив его наедине со своею горечью и злобой.

«Подлецы! Болваны! Предатели!» – твердил про себя принц, стиснув челюсти так, что заскрипели зубы. Ненавидящим взглядом он обвел колышущуюся массу беретов, сеток из драгоценных металлов, остроконечных конусообразных женских головных уборов, шлемов с навершием в виде головы Черного Дракона и шутовских колпаков. – «Погодите, вы еще изведаете гнев короля Нумедидеса…»

– Посмотрите на вельмож Аквилонии, – говорил ему немедийский дуайен этим утром. – Немудрено, что с такой радостью они предаются охоте. Немудрено, что расцвел в последнее время почти забытый прежде обычай по любому, даже самому ничтожному поводу вызывать обидчика на поединок. Немудрено, наконец, что твоего брата Валерия, который, по слухам, в беспамятстве бежал от хауранского демона, как героя встретили в опухшей от многолетнего сна Аквилонии. И никто даже не подозревает, что сей закаленный в битвах вояка, – при этих словах барон презрительно фыркнул, – настолько устрашился мести шемитов Констанция Сокола, что бросил Даже свою возлюбленную Игву, хоть та и была предана ему, как собака, и всем на свете пожертвовала ради него. Tshan stea corte, thsan virto tere… – Последнюю фразу он произнес на ломаном валузийском наречии, видимо, почерпнув ее из разговоров со жрецами Митры, и тут же перевел, заметив непонимающий взгляд принца: – Дурные времена – дурные нравы… Вот так-то, мой господин.