Зеркала прошедшего времени - [33]
– Все исполним, Петр Владимирович… Есть, есть у меня в имении, в Тверской губернии, литейных дел мастер. Золотые руки… За пару дней должен управиться, и я вам привезу печати. Только скажите мне, ради Бога – что же это за печати такие, что и говорить-то о них страшно?
Хромоножка поморщился, как от зубной боли. Еще не хватало, чтобы этот старый сморчок начал задавать ему идиотские вопросы.
– Кому страшно? – деланно расхохотался он, наслаждаясь произведенным эффектом. – Мне? Мне-то с чего? А вам – о да, я понимаю ваше беспокойство, господин Ларионов. Но если вы готовы уложиться в срок – тогда и бояться нечего! И кстати – я уверен, что вы троюродный кузен Елизаветы Михайловны Хитрово, а значит, и самому фельдмаршалу Кутузову…
– Вы думаете, есть общие корни?
– Ну разумеется, корни всегда есть. Остается только выяснить, насколько они могут быть общими. Но знаете, князь, – и Пьер развязно подмигнул Ларионову, – на то они и корни, чтобы их отращивать – в случае необходимости…
Мерзавец и демагог, подумал про себя Ларионов, хмуро поглядывая на Хромоножку, но молча встал и, еще раз поблагодарив Пьера за помощь, удалился, забрав с собой таинственные рисунки.
…Пьер в сильном волнении расхаживал по комнате, чуть приволакивая ногу. Какая невероятная удача! И как славно, что Жан, уехавший с утра проведать матушку, ничего не узнает!..
Как ты мне надоел, милый Ванечка, если бы ты только знал… И плевать я хотел на твои ямочки на щеках и темные глазки, золотой ты мой… Но ты еще понадобишься мне, топ cher…
Пьер, плотно закрыв дверь, подошел к тяжелому низкому бюро красного дерева, выдвинул маленький потайной ящичек и достал овальный бархатный футляр. В футляре лежал изящный серебряный медальон с миниатюрным портретом Жоржа… Сколько унижений ему пришлось вынести и сколько денег заплатить этому старому каналье Ладюрнеру, чтобы тот написал ему миниатюрный портрет Дантеса… Пришлось наврать, что об этом портрете просил его надолго уехавший по делам барон Геккерн взамен утерянного и не хотел, чтобы кто-нибудь, тем более Жорж, об этом узнал. Придворный живописец страшно удивился, долго ломался, набивая себе цену, но в конце концов уступил, подозрительно глянув на Хромоножку, и неохотно пообещал держать язык за зубами…
С портрета на него смотрели насмешливые голубые глаза молодого кавалергарда в парадном красном мундире, его льняные волосы были гладко зачесаны назад, открывая красивый чистый лоб. Нежные, яркие губы чуть вызывающе улыбались Пьеру, как бы говоря – ничего у тебя не выйдет, Долгоруков… кретин ты, хоть и пройдоха…
Кромешное отчаяние и безнадежная, изматывающая тоска с новой силой захлестнули Пьера. Захлопнув футляр, он с ненавистью швырнул его в дальний угол бюро и скрючился в кресле, уткнувшись головой в колени и закрыв лицо руками…
…Тогда, на званом ужине у Строгановых, познакомившись с Рене Метманом, он заметил, какие взгляды бросают друг на друга длинноволосый журналист и Дантес.
Ах вот оно что – они, оказывается, вместе учились. Как это трогательно – встреча школьных друзей, подумал Пьер, ни на секунду не переставая наблюдать за обоими.
Молодой граф Рене Метман, обвороживший всех Строгановых, которым он приходился дальним родственником со стороны матери, урожденной графини д'Эга, был высоким темноволосым красавцем, богатым наследником всей своей французской родни. Его мрачные, как черные бездонные колодцы, глаза, казалось, поглощали свет, но никогда не излучали его, даже когда он улыбался, а черные, распущенные по плечам волосы, широкий лоб, прямые, как стрелы, темные брови и низкий, мягкий, завораживающий тембр голоса в сочетании со странными, никогда не падающими интонациями придавали ему загадочный, темный, демонический облик…
…Но в самом начале Пьер с Жоржем обменивались обычным набором циничных колкостей, который так веселил Идалию и ее брата Александра Строганова.
– А что, поручик, правду ли говорят, что вы играли в карты на раздевание и были именно тем проигравшим, который… ммм… разделся догола? О, pardon, Idalie!
– Сущая правда, князь. Расстроены, что вас там не было? Да, мне свойствен легкий нарциссизм! – Жорж, строя уморительные рожицы и растягивая слоги, жеманно захлопал ресницами, подражая Идалии. – А вы потренируйтесь дома перед зеркалом – или, может, желаете, чтобы я вас научил? Кстати – у вас дома, случайно, не кривые зеркала? А то есть такие, знаете… В цирке видал. О, князь, вы будете в них неотразимы!
– Он шутит, Пьер! – некстати вмешался Строганов. – Он вовсе не хотел раздеваться – это все Трубецкой придумал…
– О, так ваше девичье целомудрие не позволило вам разоблачиться, Дантес? А может, вы еще и покраснели, а, Жоржетта в эполетах? Стало быть, за вами еще остался карточный должок? А платить кто будет на сей раз, mon ami?
Идалия и ее брат покатились со смеху. Жорж нахмурился, стараясь не показывать виду, но взгляд его стал внезапно жестким и колючим.
