Зеркала - [90]

— Вы, наверное, не знаете, что и думать о дерзкой женщине, которая, забыв о приличиях, бросилась вам навстречу? — сказала Видад.

— Не хочу я ни о чем думать, просто я счастлив! — искренне воскликнул я.

— Не забывайте об условии! — улыбнулась Видад.

— Я помню, конечно, помню…

— Вы должны усвоить, что я порядочная женщина и верная жена, — сказала она вполне серьезно.

— Я в этом и не сомневаюсь, — отозвался я с некоторой тревогой. — Да ведь и я уже далеко не в легкомысленном возрасте, вышел из него еще до того, как вы уехали из нашего квартала.

— Пожалуйста, вспоминайте ту пору с теплым чувством.

— О, я всегда думаю о ней с теплотой.

— Я встретилась с вами не случайно, — многозначительно улыбнулась Видад.

— Вот как?!

— Камелия рассказывала мне о своих коллегах, и, когда я услышала ваше имя, я решила, что мне необходимо вас повидать.

— Вы же хотите устроиться на работу?

— Это не имеет значения.

— Так в чем же дело?

— Я знаю вас уже двадцать лет. Мы жили в большом зеленом доме. Помните?

— Перед общественным колодцем, на главной улице?

— Да. Мне было тогда всего десять лет, и вы не обращали на меня внимания.

— Мы часто ходили мимо этого дома…

— Но потом мне исполнилось четырнадцать и пятнадцать, а вы все равно не обращали на меня внимания, — сказала она с упреком.

— Мне просто не повезло.

— Тогда я считала, что не повезло мне!

Я взглянул на нее в замешательстве, а она смотрела на меня открытым, смелым, смеющимся взглядом.

— Я делала все, чтобы привлечь ваше внимание, но безуспешно.

— Это похоже на сказку!

— В моей душе это незаживающая рана.

— Ну, вы преувеличиваете, — пробормотал я смущенно.

— Ничуть. Правду ли говорят, что первая любовь никогда не забывается?

Я сразу вспомнил Ханан и Сафа, прислушался к своему уже спокойно бьющемуся сердцу и сказал:

— Думаю, в этом есть доля истины.

— Забыть это чувство невозможно, оно неповторимо! — с жаром воскликнула Видад.

— Но вы ведь счастливы в браке.

— Не стану этого отрицать, и все же чего-то мне не хватает.

— Счастье — трудная штука.

— Муж у меня идеальный. Мне может позавидовать любая женщина. Однако он меня не всегда понимает, и порой я чувствую одиночество и вновь оживает былая боль.

— Сколько вашему мужу лет? — спросил я.

— Сорок.

— Вы живете в раю, а хотите еще чего-то!

— Бьюсь об заклад, что вы не знали любви! — помолчав, медленно проговорила Видад.

Интересно, где теперь Сафа? Жива ли? И если бы мы вдруг встретились, состоялся ли между нами подобный разговор?

— Простите, моя прямота порой переходит все границы. Однако вы должны уважать мои чувства, — словно спохватившись, сказала Видад.

— Я искренне их уважаю.

— Благодарю вас. Надеюсь, наше знакомство на этом не кончится. Оно не будет вас обременять?

— Буду рад этому больше, чем вы думаете.

— Наши отношения, разумеется, останутся такими же чистыми.

— С радостью принимаю это предложение.

— Чтоб не возбуждать ненужных подозрений, давайте беседовать пока по телефону.

— Как хотите.

— А если я буду сильно по вас скучать, встретимся где-нибудь тайком!

— Согласен!

Встреча эта открыла новую страницу в моей жизни. Побуждаемый нежностью, воспоминаниями и любопытством, я поддерживал наше знакомство с Видад. Переживал вместе с ней ее семейные проблемы, повседневные заботы и даже увлечения, ссоры, радости, болезни, мечты и многое-многое другое. Видад вошла в мою жизнь и сделалась хоть никому и не известной, но тем не менее неотторжимой частицей моего бытия.

Ясрия Башир

К дням далекого детства, на площадь Бейт аль-Кади, к финиковым пальмам, отягощенным птичьими гнездами, возвращает меня это не стертое временем имя. Мне было тогда лет семь-восемь. Помню, как любил я смотреть из бокового окна на идущую под уклон узкую мощеную улочку Кирмиз. Там, на повороте ее, стоял дом семейства Башир. По вечерам шейх Башир сидел у дверей, перебирая четки. Его ясное лицо, седая борода и яркие краски чалмы, джуббы и кафтана словно освещали все вокруг. Но едва он удалялся в сторону площади Бейт аль-Кади по дороге в Египетский клуб, в окне появлялась Ясрия. Ей было тогда лет шестнадцать. Ее прекрасное, белое и светящееся, подобно луне, лицо было обрамлено черными как смоль волосами. Ясрия ласково окликала меня, весело шутила со мной, а я, счастливый и влюбленный, как может быть влюблен только восьмилетний мальчик, не отрываясь, молча, с обожанием глядел на нее. Иначе как влюбленностью это не назовешь. Ясрия не была мне ни родственницей, ни сверстницей, она не дарила игрушек или сладостей. Меня влекло к ней ее прекрасное лицо. Порой она приглашала меня к себе. Едва я выскальзывал на улицу, служанка настигала меня и уводила в дом. В отчаянии я плакал и дрыгал ногами.

Как-то в дождливый день, стоя у окна, я смотрел, как потоки воды обрушиваются на землю, ручьями бегут по улице и стекают в старый подвал. Вскоре вода поднялась так высоко, что улица Кирмиз превратилась в канал, перебраться через который можно было только при помощи носильщиков или в экипаже. Сквозь завесу дождя я разглядел в окне Ясрию. Она делала мне знаки. Я принял решение. Не раздумывая, тайком выбрался из дому, прихватив с собой большой медный таз, в котором обычно стирали белье, и метлу на длинной деревянной ручке. Опустив таз на воду, сел в него и, отталкиваясь метлой, поплыл к дому Ясрии. Когда служанка увидела меня, я был уже недосягаем. Войти в воду она не решалась. Стояла и звала на помощь. У дверей, над которыми было прибито чучело крокодила, я выбрался из таза и босой, в промокшей насквозь галабее побежал в дом. Ясрия встретила меня на лестнице, провела в комнату и, усадив на турецкий диван, стала ласково гладить мои волосы… Я не сводил глаз с ее будто светящегося лица. Вымокший до нитки и продрогший, я чувствовал себя на вершине блаженства. А Ясрия, взяв мою руку в свои, сказала: