- Прости, - сказал, - я не смогу подарить тебе звезду... - протянул Татьяне почерневший цветок. - Я - счастливый...
Отшатнулся, ступил на край и растаял в багровом дыму...
Плот перестал падать. Медленно, словно из последних сил, приближался он к черному, обожженному берегу. И, не дотянув какого-то метра, тяжело опустился на остывающую у края магму.
Сквозь горячий кровавый дым трое выпрыгнули на раскаленную скалу. И тут же Татьяна пошатнулась, упала.
Дым, дым... Черный, тяжелый. Клубится, наплывает, давит на грудь. И он все меняется и меняется, этот страшный грязно-багровый дым. То медленный, вялый. А качнется, вспыхнет кровавым пламенем и уже движется быстро, тревожно - мигают, танцуют красные языки в черном взвихренном круговороте. Дым... Дым...
И сквозь него плывет, надвигается на Татьяну огненное лицо Григория.
Бред прекратился только на третьи сутки. Постепенно, как чужие, открыла глаза: свет... белый, спокойный...
"Как странно, - подумала она. - Свет - белый..."
За большим иллюминатором над мирным фиолетовым лесом ярко светили два солнца - зеленоватое и голубое. Возле койки Николай в белом халате...
Осторожно, огромными обожженными пальцами Петров берет со стола изящную подставку из белой пластмассы, опускает на тумбочку возле Татьяниной койки. А на подставке - цветок. Светящийся, лучистый...
Нащупывая путь своими белыми толстенькими корешками, переполз на край, будто поближе к Татьяне, наклонился и сияет, переливается нежным трепещущим цветом. Ярко-фиолетовым, зеленоватым, а потом голубым, как родное земное небо на рассвете...
И сразу Татьяна вспоминает: это она, та самая веточка, увядшая тогда, почерневшая, которая подарена Грициком в последнюю минуту...
Цветок вобрал в себя его свет и... Вот, как в легенде...
- Зенона-Талл... - шепчет Татьяна. - Ожил...
- Зенона-Талл... - задумчиво кивает Николай. - Зенона-Талл, дитя звезды...
