Зеноби - [36]

Я осмотрелся: в комнате был стеллаж для бумаг, небольшой платяной шкаф, кулер, компьютер, принтер на столе и отдельный стол для совещаний, за которым стояло восемь стульев.

Снова появилась секретарша, теперь уже в сопровождении пожилого араба. Они подошли к директору и после нескольких слов араб заговорил со мной на вполне приличном русском языке:

— Господин директор попросил меня взять вас под свое покровительство и рассказать, как обстоят здесь дела. Кроме того, вы можете со мной учить английский и арабский, а я буду рад снова говорить на русском языке, который мне очень нравится. Если убрать акцент, этот араб говорил не хуже многих жителей юга России. Ему можно было дать лет шестьдесят, высокий для араба, одет в светлую рубашку и простые классические брюки, без растительности на лице. Глубокие морщины на лице свидетельствовали о перенесенных невзгодах или о трудно прожитых годах. При этом в нем чувствовалось некое обаяние, харизма, часто присущая людям именно гуманитарного склада ума. Следующие слова подтвердили мою догадку:

— Меня зовут Саид, я учился в медицинском институте и пять лет работал в Ростове. Правда, это было давно, — с печальной улыбкой добавил он.

— Очень приятно вас здесь встретить, меня зовут Александра. О том как я оказалась здесь, я расскажу вам позднее. Не проводите ли вы меня в мою комнату? Мне хотелось бы принять душ после дороги. Я нисколько не лукавил, так как встретить человека, знающего русский язык, в этом лагере было удачей. Мне показалось, что с этим арабом мы сдружимся, в нем было что-то душевное и отеческое.

— Да-да, конечно, только у нас нет комнат, только палатки. Но все удобства в них есть, — заверил меня Саид и, задав пару уточняющих вопросов боссу, повел меня в лагерь. Я на прощание крепко пожал руку Мухаджиру и, сказав традиционное «шукрат», последовал за ним. Поль Труассо, удостоил меня на прощание кивком головы и пожелал удачи на новом месте.

Уже внутри лагеря стали понятны его размеры, он был значительно больше, чем казалось на первый взгляд. Лагерь оказался очень большим, это был целый город, разбитый на улицы. Улицы с востока на запад считались линиями, с юга на север — авеню. Чувствовалось, что американцы, особо не парясь, просто разлиновали лагерь на манер Нью-Йорка. Деревянное здание слева от центрального входа оказалось местным госпиталем. Сразу за госпиталем шли палатки работающего здесь персонала, состоящего из европейцев, американцев и частично из местного населения. После служебных палаток через небольшое расстояние начинались бесчисленные палатки беженцев, поставленные впритык друг к другу, часто не оставляя даже места для прохода. Дальше виднелись магазинчики, несколько достаточно больших деревянных строений. Везде по лагерю шла путаница электрических проводов, часто в нарушение всех требований безопасности.

Саид привел меня в третью палатку после госпиталя. Это была очень большая палатка, на алюминиевом каркасе, условно разделенная марлевой тканью защитного цвета на рабочую, обеденную и спальную зоны. В конце спальной зоны был тамбур — это оказалась душевая. Еще один тамбур был слева, но он не сообщался с основной палаткой. Это был биотуалет, где меняли емкости раз в три дня. Сама палатка была рассчитана на двенадцать спальных мест, хотя, на мой взгляд, пространство в спальной зоне хватило бы еще на десять мест. В обеденной зоне стоял обеденный стол со стульями в количестве двенадцати, средних размеров холодильник, двухконфорочная печь с газовым баллоном на семьдесят литров газового топлива. Два сборных шкафчика из металлических конструкций выполняли роль кухонной стенки. Еще несколько стеллажей являлись шкафами для хранения документации, которой здесь было с избытком: она пачками лежала на маленьком столике, а несколько стопок, перетянутых веревкой, просто валялось на полу. Рядом с палаткой находился электрический столб, изолированные провода с которого входили через небольшое отверстие внутрь палатки. Дальше начиналась паутина переносок и розеток.

Все это я увидел сам, а необходимые комментарии мне дал Саид. Саид же представил меня женщинам, находившимся в палатке. На настоящий момент их было семь. Две француженки, худые, с нечёсаными грязными волосами лет тридцати-сорока. Младшую звали Амели, старшую — Жаннет. Еще три англичанки и две американки. Их имена я их не запомнил, решив отложить это на потом. Все три англичанки были медицинскими сестрами, а американки — из мормонской секты, решившие послужить богу в далекой и жаркой Иордании.

Все семеро моих сожительниц были невзрачными, и поэтому, вероятно, разглядывали меня со всех сторон, так как на их фоне я смотрелся круче Моники Беллуччи. Еще в этой палатке жили две сирийские девушки, но в данный момент их не было. На плохом английском, выразив радость от знакомства, я извинился и, кое-как разместив свои вещи в небольшой индивидуальной тумбочке, пошел в душ.

От меня не ускользнула фраза, сказанная одной из них, не могу сказать, кем именно, но значение которой я хорошо знал. «Сrazy russian», говорите вы? Окей, вы даже не представляете, насколько я могу быть крейзи, думал я, стоя под теплыми струйками воды. Дайте мне только освоиться, тогда и посмотрим, кто из нас «крейзи», а кто кузькина мать.