Зеница ока - [44]

— А ты, оказывается, философ, Реимбай.

— Дорога всему научит.

Скосил глаза на шофера Даулетов: занятен, однако, этот Реимбай.

— Да, дорога учит, — иронически, но с мечтательностью какой-то произнес Даулетов. — Говорят же, стоящий одну жизнь проживает, идущий — две.

— Бегущий, выходит, три? — подхватил Реимбай.

— Должно быть, три, — засмеялся довольный ходом мысли водителя Даулетов. — Хорошо прожить за одну жизнь целых три. А? Как считаешь, Реимбай?

— Хорошо!

— Вот только как побежишь, когда дело-то топчется на месте? Ты впереди, дело позади. Думали месяц назад полив начать, а и сегодня вода еще не пущена.

— Ленятся люди. Я ж говорю, надо с ними построже. Покачал огорченно головой Даулетов:

— Ленятся ли?.. Тут, кажется, все глубже и серьезней, Реимбай.

Что-то важное хотел сказать директор и не досказал. В конце-то, наверное, было самое главное, то «глубокое и серьезное». Додумать за директора Реимбай не мог. И не потому, что не умел думать, а потому, что не знал, о чем, не знал, куда клонит Даулетов.

Подождал минуту-другую, может, все-таки доскажет. Не досказал. «Эх, не любльо незавершенных рейсов. Ломай теперь себе голову!»

— Жми, Реимбай! — поторопил шофера Даулетов. — А то время уже подходит.

— Будем жать! Бежать будем! — шутливо откликнулся Реимбай. — Чтобы три жизни прожить.

Пыль взвилась за колесами. Заволокла и дорогу и поле. Благо, ветер дул в лицо и относил серо-желтую волну за машину, а то бы ни дороги, ни поля, ни друг друга не разглядели Реимбай и Даулетов.

После осмотра хлопковых полей Калбая Даулетова тревожили уже два вопроса. Первый все тот же: откуда возьмется план? А второй — куда девалась вода? Он знал, что расход ее теперь достиг нормы. Знал, поскольку сам следил за этим. Но на что она расходуется, если целые массивы вот уж месяц стоят без полива? Испарилась? В песок ушла?

Логика подсказывала ответ, но Даулетов не принимал его, он казался ересью: «Есть неучтенные поля». С чего им взяться? Совхоз — государственное предприятие, а не частный огородик, где можно тишком прихватить лишних пару соток — авось никто не заметит. Совхозу дана государством определенная площадь, составлен, утвержден и закреплен официально план угодий, на котором основаны все дальнейшие расчеты и отчеты. Откуда тут лишку взяться?

Даулетов вспомнил план-карту, что висит у него в кабинете. Контуры хозяйства отдаленно напоминают натянутый лук, широкий сектор круга. Там где у лука тетива, пределы «Жаналыка» обозначены толстыми, как палки, линиями — здесь граница с соседними совхозами. А там, где должна быть дуга лука, линия тоненькая, как нитка, — здесь угодья выходят в песчаную степь. В принципе можно двинуть поля в степь, но нужно обводнить землю, провести каналы, арыки, дренажные коллекторы — огромная работа, требующая средств, мощностей, времени. Но в документах о ней ни слова. Отвоевать землю у полупустыни — это подвиг, а подвига незачем стыдиться, незачем совершать его втихомолку, тайком. Да и Сержанов не из скромников. Уж если гараж на три машины открывался с такой помпой, то можно представить, каким торжеством должно было стать освоение новых земель.

«Странно, странно все это», — думал Даулетов, но теперь ему уже было совершенно ясно: скрытые поля есть. Но сколько их? Как обнаружить спрятанные земли? Провести обмер? Но с этим в одиночку не справишься. Засечь по спидометру? Но шоссе в ту сторону нет, туда идут лишь проселки, они петляют да к тому же и обновляются каждое лето, по проселкам не вычислишь. Надо бы найти какой-то ориентир на карте рядом со степной границей и считать, привязываясь к нему. Тем временем их «газик» подъезжал к строящейся ферме, что возводилась на отшибе: подальше от аула, поближе к магистрали. Уже свернули с трассы к объекту и тут увидели встречный грузовик, груженный досками.

— Стой! — крикнул Даулетов и, подойдя к шоферу, полюбопытствовал: — Маршрут не перепутал?

— Чего? — прикинулся шофер грузовика.

— Доски, говорю, на стройку надо везти, а не со стройки. Долговязый тощий парень, сидевший рядом с водителем,

вылез из кабины и, заискивающе улыбаясь, подошел к Даулетову:

— Жаксылык-ага, ассаламу-алейкум. Не узнаете? Я ведь табельщиком у Елбая Косжанова. Вот купил, — махнул рукой в сторону кузова, — и везу.

Даулетов, словно не замечая табельщика, крикнул шоферу:

— Поворачивай!

— Что я вам? — озлился шофер. — То туда, то сюда…

— По-во-рачивай!!

— А мне-то что, — сказал вдруг шофер с таким презрительным равнодушием, что для полноты выражения его лишь плевка недоставало. — Я поверну… Пожалуйста…

Пока Даулетов садился в кабину грузовика, пока шофер разворачивал машину, табельщик все суетился, приговаривая: «Жаксылык-ага! Я же свой. Я ж не чужой. Жаксылык-ага…» Подъехали к ферме. Сторож, сидя на пустом ящике, ел дыню.

— Где люди?

— Обед у нас.

«Что за чертовщина, — подумал Даулетов, — третий час езжу, куда ни попаду — всюду обед».

— Вы продали доски?

— Да как же могу? — изумился сторож. — На это есть прораб ПМК.

— Сгружайте, — приказал Даулетов, но ни шофер, ни долговязый табельщик и не думали подчиняться. Тогда он сам полез в кузов, Реимбай за ним и, открыв два борта, начали спихивать доски на обе стороны.