Земные громы - [67]

Климент Ефремович был буквально поражен масштабами работ, проделанных на заводе.

— Молодцы! — повторял он во время обхода цехов и на встрече с руководителями завода.

А в начале января 1942 года Грабина неожиданно вызвали на заседание Государственного Комитета Обороны. Уверенный, что речь должна идти об опыте ускоренного проектирования и производства артиллерийских систем, Василий Гаврилович начал докладывать о тех новшествах, которые внедрены на заводе. Но по лицам присутствующих он сразу же угадал, что говорит не о том.

— Вы расскажите, почему срываете государственные задания? Почему завод не выполняет плана? — перебил его Сталин.

Василий Гаврилович в волнении не смог перестроиться, начал говорить о трудностях, о том, что Наркомат вооружения и ГАУ не уделяют внимания заводу.

Сталин недовольно поморщился и резко остановил его:

— У вас, товарищ Грабин, конструкторский зуд: вы хотите все менять и менять! И этим не помогаете, а мешаете заводу!

Грабин не мог произнести ни слова. А когда Сталин умолк, растерянно спросил:

— Что же мне делать?

— Работайте, как работали раньше! Без всяких сомнительных экспериментов.

Государственный Комитет Обороны принял решение, обязывающее конструкторское бюро завода восстановить принятую ранее организацию и технологию проектирования и изготовления пушек, наращивая их выпуск.

Машинально, ничего не видя и не слыша, Василий Гаврилович вышел из зала, сел в машину и направился в Наркомат вооружения. До вечера еще было время, а оставаться наедине со своими тяжелыми мыслями было трудно. Но и встречи с работниками Наркомата не принесли облегчения. Каждый интересовался, как прошло заседание в Кремле, какие приняты решения? Грабин отвечал односложно, вздыхая и пожимая плечами. Все понимали, что главный конструктор в чем-то крупно просчитался. Еще не зная сути, люди сочувствовали ему. И это внешнее, лишенное искренности сочувствие, не успокаивало, а еще больше бередило свежую рану.

С наступлением темноты небо вновь озарилось разрывами зенитных снарядов, тревожно вскинулись вверх белые руки прожекторов, по радио прозвучал сигнал воздушной тревоги. Ехать в гостиницу не имело смысла, Грабин спустился в бомбоубежище, где ему отвели даже койку. Обрадовавшись, укрылся с головой, хотел отгородиться от всего, что произошло в этот день, но сон не шел, а картины заседания ГКО стояли перед глазами.

Василий Гаврилович хорошо понимал всю тяжесть создавшейся ситуации. На заседании никто, кроме него, не знал, как далеко зашло на заводе дело с перестройкой производственного процесса. Восстановить прежнее положение стало не легче, чем довести до конца внедрение ускоренного метода. Где же выход? Как выполнить решение ГКО? Круг замкнулся.

Больше всего угнетали Грабина предстоящие встречи на заводе. Долгое время он доказывал необходимость и перспективность нововведений, убеждал Еляна и других руководителей в очевидных выгодах перестройки. А теперь ему самому предстояло разрушить все, что сделано. И он не знал, как объяснить людям, почему надо возвращаться к старому, если новое уже пробило себе дорогу и дает неплохие результаты…

Даже к утру он не мог забыться, только чувствовал непосильную тяжесть в голове. Не было боли, а была пугающая отрешенность от всего происходящего, словно между ним и остальным миром опустился свинцовый занавес.

И вдруг издалека, из-за этого занавеса, до него донесся голос:

— Товарищ генерал, вас к телефону.

Он не пошевелился, хотя видел, что вошедший в бомбоубежище человек с повязкой дежурного обращался к нему.

— Звонят из Кремля, — пояснил тот и добавил: — Из приемной Сталина.

Усталость как рукой сняло. Вскочил и почти бегом вверх по ступенькам бросился в здание Наркомата. Торопливо схватил трубку, уверенный, что услышит голос Поскребышева, но у телефона был сам Сталин. Медленно расставляя слова, он заговорил:

— Вчера мы, видимо, погорячились. На вашем заводе происходят хорошие перемены. Центральный Комитет, Государственный Комитет Обороны и лично я высоко ценим ваши достижения. Поэтому не падайте духом. Спокойно продолжайте начатое дело.

Сердце заколотилось учащенно, мысль заработала лихорадочно, радость вспыхнула и тут же растворилась в вихре возникших забот. Значит, никакого возврата назад! Но верно говорят, что аппетит приходит во время еды. Сразу же возникла идея получить право на выпуск новых пушек. Это помогло бы еще больше увеличить производительность завода. Боясь, что Сталин положит трубку, торопливо начал докладывать:

— Нами создана новая дивизионная пушка ЗИС-три. Она значительно лучше выпускаемой. И в изготовлении дешевле. И легче…

— Конкретнее.

Пришлось подробно перечислить все тактико-технические данные орудия. Сталин не перебивал. Грабину даже показалось, что Сталин не слушает его. Закончив доклад, он настороженно прислушался к легкому треску в телефонном аппарате.

— Хорошо, — сказал наконец Сталин. — Привозите пушку в Кремль. Посмотрим и примем решение.

Вроде бы у Василия Гавриловича были все основания радоваться. Несправедливые обвинения сняты. Получено разрешение продолжить внедрение ускоренных методов проектирования и производства орудий. А на душе неспокойно. Как сложится судьба новой дивизионки? Предстоящий смотр станет для нее решающим. Или она будет принята на вооружение, иди раз и навсегда потеряет право на существование.