Земные громы - [41]

— Все! — сигналом остановил тягач и, не слезая с сиденья, подозвал Норкина. — Можно готовить пушку к войсковым испытаниям. А я ложусь в госпиталь. Основное сделано.

Сложная операция была выполнена успешно, из госпиталя Грабина перевели в санаторий, чтобы он мог окончательно поправить здоровье. Врачи бдительно следили, чтобы больного не тревожили никакими заводскими делами. Посетителей к нему пропускали редко, с оговорами, писать и читать запрещали. Но, постепенно поправляясь, он все больше и больше втягивался в общее дело.

Сразу же, как только начали разворачиваться работы по выпуску нового орудия, Грабин высказал предположение готовить одновременно не четыре, а шесть опытных образцов. Одну пушку выделили исключительно для заводских испытаний. Дали на нее максимальную нагрузку во всех режимах и при обкатке, и при стрельбе. Выявив таким образом основные дефекты, провели доработку остальных пяти экземпляров. Эту подопытную пушку на войсковые испытания не направляли.

Вторую пушку из шести испытали вслед за первой, но в условиях, приближенных к режиму войсковых испытаний. Она тоже осталась на заводе. И только четыре отправились дальше — держать экзамен на войсковом полигоне и на учениях.

Грабин к этому времени возвратился из санатория, но врачи запретили ему бывать на солнцепеке, волноваться и напряженно работать. Впервые на войсковые испытания он не поехал сам. Заводскую бригаду конструкторов возглавил заместитель Грабина Владимир Иванович Розанов, в помощь ему был выделен неугомонный Иван Степанович Мигунов с группой опытных слесарей.

— Смотрите не подкачайте, — наставлял их Грабин, — обо всех неувязках немедленно сообщайте.

Вначале содержание писем и телеграмм было спокойным. Прибыл инспектор артиллерии Воронов, который будет лично участвовать в испытаниях. Назначен день стрельб. И вдруг тревожное сообщение: артиллерийские расчеты не могут освоить процесс заряжания. Отжимы действуют наподобие пружин. Патроны, досылаемые в камору броском, ударяясь об отжимы, отскакивают назад. Чтобы пушки не сняли с испытаний из-за сложности обслуживания, лучше снять отжимы и проводить испытания без них.

Грабин растерялся. Если снять отжимы, могут возникнуть осложнения с экстрагированием стреляных гильз. Дефект серьезный. Но расчеты можно обучить, они привыкнут и будут справляться с заряжанием не хуже заводских специалистов. А гильзу не обучишь выскакивать из каморы.

После долгих раздумий принял решение отжимы не снимать, а в помощь Розанову направил двух конструкторов — Ивана Кузьмича Семина и Якова Афанасьевича Белова. Им было приказано принять участие в обучении артиллерийских расчетов.

А Розанов, между тем, прислал еще одну телеграмму, настойчиво требуя разрешения снять отжимы. Предстояла проверка на скорострельность, и не было никакой уверенности, что орудие выдержит этот нелегкий экзамен. Расчеты по-прежнему мучились с заряжанием.

Что делать? Был бы Грабин там, на испытаниях, он лучше и быстрее определил бы, какие нужны меры. Но как принять решение, находясь за сотни километров от полигона? Ведь так нетрудно и ошибиться.

Появилась мысль доверить дело не одному Розанову, а всей заводской бригаде. Пусть они соберутся, обсудят положение и решат окончательно, как быть с отжимами. Там зрелые, серьезные конструкторы — Семин и Белов, там Мигунов.

Очередная телеграмма Грабина предписывала Розанову доложить мнение коллектива. Ожидание ответа было напряженным и тревожным. И вдруг сразу два сообщения. Розанов докладывал о решении бригады оставить отжимы. Семин писал, что Розанов на собрании настаивал снять их, но большинство не поддержало его сторону.

От сердца отлегло, но ненадолго. Новая информация Розанова звучала как сигнал бедствия. На марше по вине водителя тягача одна пушка перевернулась, и в таком положении ее проволокли по земле, причинив немало повреждений. Мигунов дал слово председателю комиссии к следующему дню ввести пушку в строй, но он, Розанов, считает такое обещание нереальным и просит посоветовать, как поступить?

Грабин тут же набросал текст молнии: «Мигунову верю. Желаю успеха. Утром жду сообщения».

Всю ночь после этой телеграммы Грабин оставался на заводе. Ходил по цехам. Сидел в конструкторском бюро. Разговаривая с людьми, давал советы и указания, а у самого из головы не выходил вопрос: «Как там? Что с пушкой?» Сменилась ночная смена, начался новый трудовой день, а Грабин ни на секунду не сомкнул глаз. Только в десять утра принесли телеграмму. Всего два слова: «Мигунов сделал!»

Этот день был днем ликования в КБ и на всем заводе. Утром радовались успеху Мигунова. Выпустили «молнию» по этому случаю. А вечером пришла еще одна телеграмма, особенно долгожданная: «УСВ выдержала. Рекомендуют».

Заводская бригада возвратилась с испытаний. Рассказов было много. И каждый подтверждал, какую огромную роль сыграла предусмотрительность и дальновидность Грабина. Как он и предполагал, для опытных стрельб на полигоне использовались гильзы французского производства. Даже их пушки с принудительным экстрагированием порой не в силах были выбросить такую гильзу. У пушек Кировского завода задержки следовали одна за другой. Главный конструктор Ленинградского завода усомнился даже в объективности проверявших и заявил, что для его орудий преднамеренно отобрали нестандартные гильзы. Председатель комиссии распорядился поменять батареи местами, оставив боеприпасы на месте. Картина не изменилась.