Земной лимб - [3]

— Утром, сегодня утром. Уже первый час ночи.

— Добро, меня зовут Николай.

Они уходят.

— До встречи, шеф, — салютует на прощание «бородка».

Вечер нас застает уже на полуострове. Мы изрядно вымокли, оступаясь с кочек в ржавую хлябь, пока перетащили свой скарб и продукты на сухой конец полуострова. Я заведомо знал, что на полуострове срублена избенка, а в Диком озере (таково его название) кишмя кишит белый карась. За какой надобностью была срублена избенка, я не знаю, только охотничьей ее назвать было нельзя. В охотничьих дверь всегда открывается вовнутрь, а у этой же наружу. Хозяин тайги — медведь рвет дверь на себя, потому и вовнутрь. Да и как отопрешь дверь, если ее завалит снегом. Скорее всего избенка служила ягодникам. В осеннюю пору болото здесь бордовело от клюквы.

Рудик все же завербовал к нам на работу ту тоненькую девчонку, и я назначил ее таборщицей. Поместили мы Нелли наверх, под крышу, и потолок избенки стал для нее полатями, сами мы комфортабельно устроились на нарах.

— Будешь жить в светелке, как царевна у семи богатырей, — не преминул сбалагурить «бородка», помогая Нелли забраться на полати.

Предстоящая работа была не столь уж сложной. Надо было намеченную на топокарте трассу перенести в натуру с корректировкой при необходимости. Рельеф был только чуть всхолмлен. И я гнал визиру чуть ли не бегом. Рудик вел пикетаж, дыша мне в затылок, поворотов почти не было, и углы его не задерживали. Рабочих Вера отпустила только на неделю, и, чтобы уложиться в срок, темп работы составил пять километров в день. Прорубить пять километров хода, даже сорокасантиметровой ширины, не так просто. С каждым днем мы все дальше отходили от лагеря и возвращались поздно. А стоило чуть стемнеть, как обратная дорога превращалась в пытку. Ноги натыкались на острые пенечки, оставленные нами после вырубки. Возвращаясь, мы падали к костру, над которым уже фырчало варево. Самые выносливые находили силы стащить с себя сапоги и протопать к озеру, сунуть горящие ступки в воду, Не проходило и двадцати минут, как зазывающий звон алюминиевых мисок стягивал нас к костру, где уже священнодействовала Нелли.

…Мы заканчивали работу. И в тот день задержались допоздна. Быстро темнело.

— Может, запалим костер, пересидим до рассвета? — предложил я. — Путь неблизкий.

Но меня не поддержали.

— Курево кончилось, — простонал кто-то.

— А у Нелли сегодня уха, котелок и еще полведра, на все озеро запах…

— Ладно, домой так домой. Рудик, иди замыкающим. Я пойду первым.

Загнав в патронник переломки патрон с крупной дробью, я зашагал, и за мной тронулись остальные. Двигаться в прямом направлении в лесу трудно даже днем и немыслимо— ночью. Зажечь факелы не удавалось, сырая хвоя не горела, а бересты не было. И вот началось болото. Сначала сухое с высокими кочками, а дальше под сапогами захлюпала вода. Наверно, мы походили на леших, шастающих по болотам: измазанные лица и руки, из горла вырываются хриплые возгласы, но вскоре и они затихли. Мы брели молча, устало спотыкаясь, всматриваясь в вывернутые коряжины. Напряженно вслушивались s ночные голоса тайги, то ухающие, то пронзительно вскрикивающие. От этих шорохов, неожиданных вскриков среди молчания по коже бежал знобящий холодок испуга. Казалось, что кто-то ждет нас впереди в засаде, чтобы внезапно напасть.

Но вот мы вышли на небольшой просвет, окруженный низкорослым ельником и худосочными березками. Расселись кружком на кочках такой высоты, что ноги свешивались свободно, не доставая земли. Последние две сигареты пошли по кругу. Ребята молчали. Иссякла последняя бодрость. Внезапно для самого себя я склонился к сидящему на соседней кочке Рудику и громко сказал:

— Рысь!..

От неожиданности Рудик соскользнул со своего сиденья и плюхнулся в болотную жижу. Это было так внезапно, что в первое мгновение все оцепенели, а потом кто-то прыснул, за ним — другой, и сразу же прорвался общий громогласный хохот. Рудик начал подниматься и что-то бурчать. Хохот усилился… Темнота словно отпрянула. Я спрыгнул со своей кочки, крикнул:

— Пошли! — и выстрелил вверх.

Дальше мы двигались шумно, окликая друг друга без надобности, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветки, на чавкающую в сапогах воду. Я снова выстрелил.

— Стойте, — послышался голос Рудика, — кажется, кто-то кричит.

Мы прислушались. Далеко по воде доносился голос.

— Это Нелли.

Мы двинулись на голос. Вскоре под ногами заметно прибавилось воды, а кочки стали ниже. Подошли к озеру. Берег был топким и порос камышом. Не без труда отыскали крохотный островок и остановились. Далеко, по ту сторону озера, мерцал едва видимый огонек.

Это горел костер в нашем лагере. Теперь мы свободно перекликались с Нелли, но где мы точно, она не знала. Ветерок относил голоса. На наше счастье, на островке оказалась копешка сметанного сена. Надрали бересты, развели костеришко и стали экономно подкладывать в огонь сено. Теперь Нелли видела нас, и это должно было поддержать ее. Она не чувствовала себя одинокой, да и за нас не переживала.

И вдруг до нашего слуха донесся звук тихого всплеска воды. Раз, второй… Мы повскакивали на ноги и прислушались. Точно. Кто-то шел к нам на лодке. В жидком белом тумане появилось расплывчатое темное пятно и скоро, приближаясь, приняло очертания человека в лодке. Рудик сунулся было к воде, но под ним заколыхалась трясина.