Земное время - [23]

Только струи покрывала,

Быстрый поворот носка.

И взбегает у подмосток

Скрипок трепетный прибой.

И мерцает пёстрый воздух

Под взволнованной рукой.

Гнись. И снова выпрямь туго

Стебель вздрогнувшей ноги.

Поджидающего друга

Осторожно обеги,

Будто птица небо чертит, —

И тебя под струнный спор

Проведёт к прозрачной смерти

Палочкою дирижёр.

И задёрнут тяжкой тканью

Твой игрушечный мирок.

Но растут рукоплесканья,

Но дрожат воспоминанья

В лёгких переборах строк.

1923

Поэт

Бегучие звякают счёты.

Поскрипывает карандаш.

О, мареву этой работы

По капле всю душу отдашь.

И бьёт «Ундервуд» за стеною.

Так вот и трудна, и груба

Внезапная перед тобою

Спокойно раскрылась судьба.

Её ли ты видел? Она ли,

Как парус на синем пруду,

В налитые золотом дали

Клонила крыло на ходу?

О, сердце, в тревоге не дёргай.

Ну, что же, пускай посидит

За лаковой ровной конторкой

Строитель, поэт, следопыт.

В нахмуренном мире, и здесь он

За пасмурным мороком дел

Безумным предчувствием песен

До самых висков холодел.

И губы ссыхались в тревоге,

Как будто на буйном ветру,

И рвались неровные строки,

Едва прикасаясь к перу.

Поэзия, так за решёткой,

На каторге и на войне

Тяжёлой и звучной походкой

Ты всё-таки сходишь ко мне.

И блещет такая свобода,

Такая звенит синева,

От крови летучего хода

Встают, задыхаясь, слова.

Упорствуй же, мерный и долгий

Часы оплетающий труд.

Бегучими счётами щёлкай,

В сухой колотись «Ундервуд».

О, как я настойчиво строю

И в тусклом обличьи раба.

И дышит горячей зарёю

Над крепнущим сердцем судьба.

1923

Рассвет

Метался день. Копыта били камень.

Трамвай бряцал железом и стеклом.

И билась ночь под гнутыми смычками

В цветном кафе над залитым столом.

И — отошла. Отвеялась. Довольно.

Ни обольщений, ни обиды — нет.

Иду домой. Всё — просто. Всё — не больно.

В просторном небе яснится рассвет.

Он просквозит молочно-синим паром.

И, лёгких листьев распустив волну,

Как хорошо отчаливать бульваром

В его внимательную вышину.

Да, счастье — вот. Ему нельзя быть ближе.

Его язык прозрачен и знаком.

Оно молчаньем высветляет крыши

И на лицо ложится ветерком.

1924

Монолог

Привычная крепнет раскачка

Слогов, восклицаний. И хром

Мой замысел бродит, испачкав

Бумагу вертлявым пером.

Всё ищет, придраться к чему бы,

И рифмой в кармане звеня,

Как будто монету на зубы

Он пробует качество дня.

И по оболочкам явлений

Проводит рукой. А в окне

Ноябрь шелестит в полусне,

Завяз между крыш по колени,

А дождь, словно иглы, колюч.

Сырь. Ссоры ветров. Свалка туч.

Истлело столетий наследье,

И снова в ворота столетья

Скрипичный вставляется ключ.

Ну что же? Товарищи, те, кто

Мне смежен по этим годам,

Мы — брёвна и мы — архитектор,

Смелей же по свежим следам

Ещё не пришедших событий,

Что с ружьями ждут за углом.

Мы все в этой гневной орбите,

Мы скручены общим узлом

И нам разрубать его вместе.

А тучи вдоль мокрых дворов

По вётлам, то трубам предместий

Ползут на колёсах ветров.

Цыганский обоз. Перебранка

Трамваев, зашедших в тупик,

А дождь говорлив, как шарманка,

День, будто о помощи крик.

Товарищи! Песни для боя

Затянем в шинели сукно.

Я с вами! Мы с памятью — двое.

А память и совесть — одно.

Говорит безработный

Я стою. Две руки у меня,

Две ноги. Не урод. Не калека.

Я родился с лицом человека.

Разве мир для меня — западня?

Разве кровь моя — странная смесь

Из особенных шариков в теле,

Что я должен быть съеденным. Весь.

Чтоб лишь кости в зубах прохрустели.

Разве жизнь я не смею беречь?

Я — не волк, не крапива, не камень…

Я вскопал эту землю руками.

У меня — расчленённая речь.

Впрочем, дело не в доводах. Спор

Не о точном значеньи понятья.

Я без крова, без платы, без платья.

Я сметён, словно мусор, на двор,

Выдран сорной травою из грядок,

Слит в трубу загрязнённой водой…

Если это законный порядок,

То — к расстрелу порядок такой.

Если это по смыслу науки,

Я не спорю. Я жду. И молчу.

И мои безработные руки

Поднимают винтовку к плечу.

«День обнесли тёмных сосен перила…»

День обнесли тёмных сосен перила.

Жёлтые сваи. Слоистая хвоя.

Неба здесь больше обычного вдвое.

Озеро верхнюю синь повторило.

Речка дрожит нарезною уздечкой.

Гор задремали нагретые крупы

В упряжи струй. Как зажжённые свечкой

Воздух мне сушит ленивые губы

Не для раскаянья, не по заслугам,

Здесь для поступков иные мерила.

Брёвна на волнах. Фаянсовым кругом

Небо. И озеро синь повторило.

Убраны склоны прилежной травою.

Жизнь моя рядом — доверчивой тенью.

Горы висят вопреки тяготенью.

Неба здесь больше обычного вдвое.

«Я подымался по ступеням…»

Я подымался по ступеням.

Я забежал в случайный дом.

Мне верилось — мы всё изменим

Терпеньем, мужеством, трудом.

И в расчленённой на пролёты

Многоэтажной тишине

Я тихо окликал кого-то,

Чей адрес неизвестен мне.

Подругу, молодость, иль брата,

Иль тех, кто умер, иль того,

Кто будет жить ещё когда-то…

Я брёл вдоль шахты винтовой

Полуослепший выше, выше

Такой тревогою томим,

Что если б друг навстречу вышел,

Я бы заплакал перед ним.

Сквозь хрусты воздуха, сквозь шорох

Теней, над клетками перил,

Я б выкрикнул слова, которых

Я никогда не говорил.

Откуда это? Что такое?

Мой день был трезв, угрюм, упрям.

Зачем же шарю здесь рукою

Во тьме по замкнутым дверям?

«Среди сумерек, ожесточений и дел…»

Среди сумерек, ожесточений и дел

Я простою тоскою сегодня отыскан,

Чтобы знать её не по давнишним распискам,