Земная оболочка - [44]

— Нет, ничего, кроме вашего письма ее внуку, которое пришло несколько дней назад. Да и это за много лет первое. — Выражение лица ее сделалось победоносным: как-никак почерк его она узнала.

Но он не был настроен на шутливый лад: — Значит, Грейнджер его получил?

— Я сама передала ей, даже предложила прочитать.

— Но оно же было адресовано Грейнджеру.

Мисс Лула улыбнулась: — Вот и она так сказала и еще сообщила, что он сам умеет читать; раз письмо ему, она ему и отнесет. Я сказала, что да, ему и что почерк на конверте ваш. Так что письмо ваше дошло. Во всяком случае, до Винни. Может, она забыла про него и таскает за пазухой. Если ей не напомнить, она так и протаскает его до первого октября — своей осенней бани.

Форрест кивнул и вышел, решив, что пойдет к Винни и выяснит; он прошел шагов десять и вдруг остановился, стараясь припомнить, где она живет. Он не заходил к ней лет двадцать, а пожалуй, и вовсе никогда у нее не был — с какой стати стал бы он ходить к ней домой. В детстве, если матери требовалась помощь, Винни обычно возникала сама собой. Он вспомнил, что как-то ходил с Хэт на похороны одной из дочерей Винни, и даже сейчас его передернуло при воспоминании о кошмарной сцене, которой они оказались свидетелями; обычно уравновешенная Винни была во власти неутешного горя и дикой ярости — она кричала и металась, как фурия, как потревоженный демон. Но в доме у нее он не был, нет. Должно быть, это где-то на Клей-Хилле, на северной окраине города, где неровные ряды лачуг расползаются по красноватой и скользкой глинистой земле.

Он направился туда; никого из знакомых — одни дети, народившиеся за время его отсутствия, в лохмотьях, улыбающиеся во весь рот, — но ему не было нужды спрашивать дорогу. В третьем же дворике сидела она — сидела на стуле с прямой спинкой, сооруженном, по-видимому, из обломков Ноева ковчега, под сенью невысокой мелии — хотя к этому времени на весь дворик уже легла тень. Она следила, как он поднимается по склону холма, пересекает канаву, однако определить, узнала она его и рада ли ему, было невозможно. А ведь она сидела в полном одиночестве — во дворике не было ни собаки, ни кур — и, наверное, была бы рада гостю. Он решил, что виной тому ее катаракты, подошел к ней почти вплотную и только тогда остановился и присел перед ней на корточки.

Она смотрела на него в упор, не проявляя, однако, ни тени радости.

— Что ты здесь делаешь? — Хоть по голосу-то она должна его узнать.

— Тебе правда интересно? — спросила она. — Или ты это так, для разговора?

— Правда, — ответил он.

— Ну, так я тебя поджидаю. Вот уж пятый день.

— Значит, Грейнджер получил мое письмо?

— Нет, — сказала она.

Он показал пальцем в сторону города: — Мисс Лула сказала, что передала его тебе.

Винни кивнула: — Передать-то передала.

— Так в чем же дело? — спросил Форрест.

— Оно у меня, — сказала она.

— А Грейнджер знает о нем?

Она помотала головой отрицательно.

— Он еще здесь?

Она кивнула: — Играет где-то тут с какой-то девочкой.

Форрест встал — ее глаза смотрели мимо него — и огляделся по сторонам — никого. — Тетя Винни, — сказал он, — будь добра, объясни.

Ее глаза нашарили Форреста: — Его оберегаю, — сказала она.

— Оберегаешь от чего?

— От тебя, чтоб ты зла ему не сделал.

Он решил, что она несет околесицу, потому что выжила из ума от старости, и, выждав немного, снова заговорил спокойным голосом: — Вот уж чего я не собирался, Винни! Разве ты забыла? Ты же сама его ко мне послала. Помнишь? Три месяца назад? Он привязался ко мне. Мы работали с ним несколько недель, крышу у Хэт красили, крыльцо починили. Грейнджер хороший работник, ну, и как я уже сказал, он привязался ко мне…

Она кивнула: — Это так.

— Перед тем как мне уехать на юг за женой и сыном, он сказал, что хотел бы всегда работать на меня. Я поблагодарил его, но сказал, что ко мне возвращается моя семья и что я не смогу его прокормить. А теперь выяснилось, что смогу. Об этом я и пишу ему. В письме я предлагаю ему работу.

— А еще что? — спросила Винни.

— Только это… и, пока жив, буду кормить его и хорошо заботиться о нем. Ты же знаешь, у нас в семье слово держат.

Она фыркнула — звук зародился где-то высоко, будто в глазах.

— Меня не то интересует, что у вас в семье слово держат: я, слава богу, вашу семью узнала за шестьдесят лет до твоего рождения. Я тебя вот о чем спрашиваю: что еще ты написал ему в этом письме? — Она махнула рукой в сторону своего домика.

Форрест напрягал память, стараясь понять причину ее беспокойства. — Больше, пожалуй, ничего. Ах да, я написал про книги, которые ему дал, спросил, прочел ли он их?

— Все до одной прочел, не успел ты от города отъехать. — Она расхохоталась, словно вспомнила что-то смешное, представила себе какую-то нелепость. Форрест тоже вежливо посмеялся. Успокоившись немного, она сказала: — Слушай, Форрест, можешь ты поклясться мне? — Это она сказала шепотом, словно сообщила кому-то секрет в обезлюдевшем мире.

— Могу, — сказал он. — Если пойму, в чем дело. Я не понимаю, Винни.

Но она уже встала и, описав небольшую дугу, направилась к дому, величественно покачиваясь на ходу, как корабль под парусами; у крыльца она остановилась и проговорила: — Ты сказал, что поклянешься. — Затем поднялась по ступенькам и исчезла в дверях.