Земля Забытых Имен - [42]

И вот теперь, когда вплелись в него тревожные отзвуки ночи, наигрыш зажил по-настоящему, и светлее стал свет, вытканный из перезвона струн. И как-то незаметно наигрыш перелился в мелодию, в которой наконец-то было все: Крепь, люди, труды…

— Словами ты не мог бы рассказать вернее, — проговорила Навка, когда стих последний звук. — Хотя нет, смог бы! Дай времени пройти, это только сейчас нужные слова не протиснутся через горло. А отболит — и слова твои прогремят звонче струн… — Она почему-то отвернулась, и Нехладу показалось — смахнула слезинку с ресниц. Хотел спросить: что с тобой? Но Милорада заговорила уже о другом: — Ты скоро уедешь.

— Я должен…

— Знаю. Но ты хочешь пробыть здесь еще день, может, два. Потом захочешь остаться и на третий, потом еще и еще. И в конце концов рассердишься на себя, а может, и на меня…

— Не говори так! — воскликнул Нехлад. — На тебя нельзя сердиться…

— Не дожидайся, пока убедишься в обратном, — с лукавой улыбкой ответила она. — А впрочем, никак не дождешься. Уедешь ты гораздо раньше, чем хочешь. Так вот, чтобы это тебя не расстраивало, хорошенько представь, как, протянув лишнюю неделю, станешь говорить себе: «Предатель, бросил родную землю…» — а может быть, что и похуже. Все к лучшему, Нехлад, и твой отъезд тоже.

— Ты говоришь так, словно видишь будущее…

— А может, просто понимаю настоящее? Так или иначе, нам пора прощаться — и лучше сделать это сейчас.

С этими словами она встала и развернула сверток, с которым вошла к нему. Нехлад в удивлении поднял брови. Навка протягивала ему диковинный пояс, сплетенный[30] из полос турьей кожи, обшитый прочными стальными бляхами и украшенный самоцветами.

За три дня такие вещи не делаются. Видно, она принялась за работу вскоре после того, как Нехлада привезли в Затворье. Нет уж, без предвидения будущего тут не обошлось!

— Возьми. Я сама сплела его для тебя.

«Чем я заслужил такую роскошь?» — хотел возразить Яромир, но понял по глазам Навки: не нужно. С поклоном приняв богатый подарок, он тотчас опоясался, перевесив ножны, кошель и обереги. Замыкая тонко выкованную пряжку, испытал странное чувство, точно замыкает какую-то цепь событий, неясно только, миновавших или грядущих. Что-то кончалось в его жизни…

«Разумеется! — не без горечи подумал Нехлад. — Вероятно, мы с ней больше никогда не увидимся. Ярополк ни за что не позволит…» Он оборвал совсем уж нелепую мысль, непонятно как забредшую в голову.

— Спасибо. Как жаль, что мне нечем тебе отдарить! Ведь у меня ничего не осталось, кроме меча, да ведь их девушкам не дарят… Но постой! — воскликнул он. — Скажи… твой дар позволяет тебе понять, если какая-то вещь волшебная?

— Не всегда, но почему бы не попробовать? — раздумчиво сказала Милорада.

Нехлад нагнулся к мешку и вынул светильник из Хрустального города.

— Посмотри. Чувствуешь ли в нем какие-нибудь чары? Навка взяла светильник обеими руками и, повернувшись к окну, погрузилась в задумчивость. У Нехлада вновь перехватило дыхание — так она была прекрасна в своем простом светло-синем сарафане с льняным поясочком, облитая торжественным сиянием полдня.

— Да, в этом предмете скрыты могущественные чары, — произнесла Милорада спустя какое-то время.

— Светлые или темные? — спросил Яромир, на миг похолодев от страха: из его рук она приняла вещь, может быть, опасную для себя.

— Это чары-помощники, их свойство зависит от того, кто владеет светильником.

— А ты могла бы воспользоваться им?

— Наверное…

— Тогда пусть это и будет мой тебе подарок.

— Ты не дослушал, — с легким упреком сказала Навка, возвращая бронзового сокола. — Его мощь — лишняя для меня.

— Значит, светильник исцеляет?

— Ты неверно понял. Дар многогранен. Помнишь, я говорила, что ради целительства отказалась от иных возможностей? Однако иногда забытое возвращается. Светильник может раскрыть во мне новые таланты, но не сделает меня ни добрее, ни умнее. К чему же тогда лишняя сила? Я не хочу сворачивать с избранного пути. Есть и другая причина, по которой я не приму такого подарка. Хотя будущее и туманно, я уверена, что светильник недаром попался на глаза именно тебе. Он твой.

— Но что же я тогда подарю? — расстроился Нехлад.

— Есть кое-что более ценное, чем любая вещь, сколь бы волшебной она ни была, — с улыбкой ответила Навка. — Подари мне свою песню. Сыграй еще раз, чтобы я могла ее запомнить. И обещаю: стабучане будут петь о подвиге сурочцев! Да смотри у меня, не вздумай называть такой подарок дешевым и никчемным! Дар сердца ценнее вещей.

* * *

Нехлад не услышал появления всадников, слишком увлекся, показывая Навке сложное место в своей мелодии. Гусли лежали у нее на коленях, а он стоял рядом, подсказывая, иногда сам тянулся к струнам, и тогда их пальцы соприкасались. Вдруг отворилась дверь, и вошли в горницу двое богато одетых мужчин. Навка поднялась и глубоко поклонилась:

— Здравствуй, батюшка, здравствуй, дядюшка.

— Да благословят боги сей дом, — сказал тот, что пониже. Второй, высокий, промолчал, впившись взглядом в Нехлада.

— Благослови вас боги, добрые люди, — сказал Яромир, только слегка склонив голову в знак приветствия. Под пристальными взорами как-то сразу вспомнилось, что из всех сурочцев он теперь старший, а значит, ровня этим двум.