Земля точка небо - [2]

— Косой, это стыдно, ты же милиционер.

— М-да. И что, сегодня по пиву?

— Нет. Сегодня — я принимаю наркотики.

— А-а. Тогда привет нашему комьюнити.

— Угу. Покасики.

25 июля 2005 года

Странности производят странности. Психоделы собираются в Рейве.

Они не говорят ни с кем. В мою грудь уперлись четыре костяшки, и ни слова не последовало из темноты. Психодел жевал арбузную жвачку. Он защелкнул шипящие наушники. Чирк! Синие звездочки растаяли в пустоте, оставив на моей сетчатке лиловый след. Со вдохом пришел… Чирк! …запах магния, — подумал я и понял, что снова могу думать. Чирк-пф-ф! Огонь. Потянуло смоленым пером, и от жара заныли глаза. Маньяк узнал меня уже тогда, когда я отпихнул его руку и прыгнул к лестнице. Одинаковые пролеты завертелись как сверло, я споткнулся и жгуче хлопнулся ладонями о бетон, а моя голова продолжала нестись по кругу. Всё равно больше идти было некуда. Пятно зеленой краски на ступенях. Мое сердце уже толкалось где-то в горле, цокая эхом изнутри висков. От черного хода тянется узкий балкон. Под ногами щели, сквозь них виден еще балкон, и еще, и еще. Меня швырнуло вперед, и зубы щелкнули, а голова чуть не ухнула с шеи прочь. В глазах лопастями вертелись тени. Пуф-ф, — и я провалился на дно. Со мной это не в первый раз. Когда так бывает, внутри что-то выключается, из мира выдергивают затычку, и ты летишь в теплую вязкую пустоту. И в каждой тени мелькают намеки, и у воздуха появляется вкус. Если бы только удалось вернуться. Но это всегда проходит. Маньяк не побежал. Смятый неподатливой ленью, я слушал эхо его размеренных шагов. Оно мелело, потом растаяло, и психодел вышел навстречу. Я рассмотрел его и понял, откуда молчание. Глаза маньяка были спрятаны за темной лентой очков, а остальное прикрывала респираторная маска. Так одеваются в Рейве. Распахнув тяжелую дверь, я нырнул в коридор, где в это время почему-то всегда пахнет малосольными огурцами. Я рухнул на противоположную стену и перекатился на спину. И это случилось. Не могу сказать, что я хотел убить его. Не в тот момент. Идея была простой и глупой — толкнуть дверь и не дать ему войти. Но чувствуя, как тягучий вес по ту сторону медленно сдается, я вдруг захотел, и сделал это. И кстати, не услышал ни звука. Вопреки традиции, маньяк падал молча. Бум-м. Удар я помню. Даже не звук, а подземный толчок. Словно дрогнул весь дом. Зыбь пробежала по стеклам. Будто даже моргнул свет, хотя мне наверняка всё померещилось. Впервые я шел такой походкой, когда прочел свое имя в московском таблоиде и понял, что меня все знают. Даже так: МЕНЯ ВСЕ ЗНАЮТ.

Известность — это наркотик, и с непривычки она вызывает тошноту.

Потерю равновесия. Прохожие сторонятся, а ты идешь, не разбирая дороги, и надеешься, что никто вокруг не обращает внимания. Ползешь, хватаясь за стены, хромая на плохо сросшуюся голень. В коридоре было пусто. За мной никто больше не гнался. Что еще? Каюсь, я блевал. Мой желудок не возражал против собачьего мяса, даже лягушачье он принял нормально, а вот убийство пришлось ему не по вкусу. Я живу в однокомнатной квартире, в «американке». Это значит, что ванна стоит прямо в кухне, за клеенчатой занавеской. Я прошел туда, умылся, вымыл из глаз едкий пот, натер щеки мылом. Зачем-то намылил и сполоснул руки. Снова намылил и сполоснул. Уставился в зеркало.

Нижняя губа дрогнула, и мой подбородок потянула вниз какая-то мышца.

Глотку стиснуло в против-в-в… Хрустнули виски. Я скорчился над раковиной, и меня вырвало. Меня рвало ничем. Я блевал и выдавливал из себя пустоту. Вз-з. Вз-з. Когда застонал на полу мобильник, я понял, что уснул прямо возле раковины. Я нашарил телефон и нажал кнопку. Звонил Музыкант.

Очередной старый знакомый.

— Ну, допустим, — скрипнула трубка его голосом. — Ты спас меня, я тебя. Что еще? Расскажу про Музыканта. Он носит в левом ухе гарнитуру, потому что его правая рука не работает, пальцы не сгибаются — их когда-то придавили каблуком. Поэтому Музыкант не может больше играть и занимается другими вещами.

— Что дальше? — прошипела трубка. У Музыканта есть блок-флейта, дешевка из черного пластика, мой подарок. Он носит ее на поясе в кожаной петле. Играть Музыкант не может, поэтому флейта не действует. Она разбирается, в мундштук ее ввинчен железный сердечник, а в нем — тонкое стальное шило, которое целиком прячется внутрь. Музыкант уже заколол этим шилом человек двадцать.

— Ты понимаешь, что это война? Что теперь либо мы, либо они? Если бы психодела убил не я, это наверняка сделал бы Музыкант или кто-то из его людей. С той разницей, что я сам остался бы мертв, или того хуже.

— Знаешь, как ты нас подставил? Одну ногу, одну руку…

— Трое наших попались, — сказал Музыкант. — Если бы не долг, ты бы ответил за них. Почку, легкое и глаз. Он говорит «попались», а не «убиты», чтобы не волновать оператора.

— Мы квиты. Еще раз сунешься — ты понял. Он говорит «понял». Ясно, для чего. Но они сами виноваты. Каждый из нас виновен. Его люди создали психоделов. А он собрал этих людей вокруг себя. А я дал Музыканту способ. Хорошо, что Эврика никогда этого не узнает.