Земля солнечного огня - [35]
Джейраны знают про эти потайные «роднички» на дудках, разыскивают их в жару и с наслаждением пьют из чаш воду. Охотники так и называют эти ферулы — «джейраньи чаши».
Чуть слышное позвякиванье — кто-то, наверное, тычется в пустой котелок с ложками. Выглядываю из-под полога — над котелком осы: желтые, черные, полосатые. Все сердито бодают котелок лбами. И чего это они на него сердятся?
На песке банка консервная — и ее осы бодают. Упорно, злобно, настойчиво. Дались им эти железки!
А звяканью нет конца. Эге — так они же хотят пить, они мучаются от жажды! Блеск жести им кажется блеском воды!
Скорей наливаю воды полную миску. Вся жаждущая летучая братия — осы, мухи и мушки! — роем опустились на миску и облепили воду каемочкой. Пьют не напьются — хоть руками бери.
Я их не трогаю, мне они не нужны. Но живет, говорят, в пустыне богомол-эмпуза, так тот ловит жаждущих на солнечный зайчик. Эмпуза странное насекомое. Весь он словно слеплен из сухих веточек, листиков и колючек. На голове блестящий вырост — в нем отражается солнце. Сам эмпуза не виден — лишь звезда на лбу горит, как росинка. Изнывающие от жажды мухи кидаются на живую «капельку» и попадают эмпузе в лапы. В пустыне всегда будут жаждущие. И, значит, эмпуза всегда будет сыт. Не зря эмпуза — значит чудовище.
Каждый день мохнатая тарантулиха выползала из темной норы и грела на солнце свой кокон. Похож кокон на марлевый мешочек, набитый яичками. Не расставалась тарантулиха с коконом ни днем, ни ночью: так и носилась с ним, как с писаной торбой.
Наконец, солнце «высидело» яички, вылупились из них тарантулята. Прорвала тарантулиха паутинку на коконе — и хлынули тарантулята из дырочки ручейком. Выползло их с полтысячи — и все сразу на мать вскарабкались, облепили ее с ног до головы. Стала она похожа на взъерошенную головку репейника.
Тесно им стало в родной норе. Отправилась тарантулиха искать место получше. Приглянулся ей лужок — ровненький как посевное поле — и начала паучиха это поле своими тарантулятами засевать!
Ползет ровно и не спеша, и только время от времени задними лапками взмахивает: взмахнет и спихнет со спины паучат, еще взмахнет — еще спихнет. Ну прямо как настоящая сеялка!
Паучата падают и разбегаются в стороны — на новом месте приживаются и укореняются.
Весь лужок засеяла тарантулиха паучатами. А сама, обессиленная, ткнулась под камешек и обмерла.
В самое злое пекло, когда все прячутся кто куда, агама вползает на вершину сухого куста и задирает голову в небо. Из-под тяжелых чешуйчатых век недобро поблескивают глаза: она смотрит прямо на огненное солнце.
«Беспощадный огонь, ты губишь в пустыне жизнь. Ты сжигаешь зеленый росток и обращаешь в прах цветы. От кустов и деревьев ты оставляешь одни скелеты. Последние капли воды ты превращаешь в пар. Коробится и стонет земля. С криком отчаяния раскалываются камни».
Так думают про агаму туркмены — жители жаркой пустыни. И потому называют ее — проклинающая солнце.
Сколько глазами видно — розовая равнина. Яркая, как небо, необъятная, как море. Розовое море в белоснежных берегах! Конечно же, это мираж.
Просто мы обалдели от солнца, просто голова кружится от жары — вот и мерещится!
Щурясь от нестерпимого блеска, мы из-под ладоней смотрим на чудо. Равнина пышет в лицо жаром. Цедим воздух сквозь зубы, как обжигающий кипяток.
Дует горячий ветер, но розовое море не морщат волны. Не вспыхивают блики солнца на розовых гребешках. Даже небо не отражается в этом море; наоборот, кажется, что эта розовая гладь отражается в небе. И небо от этого и все вокруг стало розовым. Все растворилось, плывет и колышется в розовом сиянии. И только по белым призрачным берегам, шипя и покачиваясь, бродят смерчи-вихри, похожие на белые привидения…
Что за странный мираж! Все впереди неверно, загадочно и непонятно. Дали дрожат, плывут и струятся. Кисельное море, молочные берега…
Какие-то сказочные птицы плывут над головой. Похожи на длинные палки с крыльями посредине. Палки белые, крылья красные: как будто палки летят и горят!
Но ведь это уже не кажется, это же настоящие розовые фламинго! Вытянуты вперед длинные шеи, вытянуты назад длинные ноги, вспыхивают посредине розовые крылья. Неужто и все вокруг настоящее?
С тихим гоготом пролетают розовые птицы над головами и сразу же растворяются в розовом мареве. Голоса их еще слышны, а самих уже не видно над розовым озером. Вот где — на их родине! — начинаешь понимать, почему фламинго такого яркого цвета: цвет-то их яркий тут еле заметен!
Я шагаю с белого берега в розовую воду, но нога упирается во что-то твердое и хрустящее! Сапог продавил розоватую корочку, как наст, как тонкий ледок. А из пролома на светлую гладь выплеснулась черная жижа…
Нет, впереди не мираж. Впереди равнина, покрытая коркой соли. Видно, совсем недавно было тут соленое озеро. Вода еще и сейчас сохранилась, но где-то там, за горизонтом: туда и тянут фламинго. А мелководье иссушила жара: вместо воды легла на дно корка соли. А под коркой, как подо льдом, черный вонючий ил.
Я ломаю нежную розовую корку, и черная жижа под ней чавкает, булькает и сопит. Ноги вязнут все глубже и глубже…
