Земля Савчука - [3]
…Мы стояли, скрестив руки на груди, как капитан Гаттерас…
— И вот н-н-наступит день, — говорил Андрей с пафосом, который производил забавное впечатление при его спотыкающейся речи, — наступит день, когда мы также поднимемся с тобой на г-г-гребень горы, а перед нами внизу раскроется з-з-зеленая долина!..
Он затевал разговор об этом обычно во время наших лыжных прогулок. В пригородной роще был у нас любимый уголок, живописный и крутой яр, такой глубокий, что даже в апреле на дне его залеживался снег. Хорошо было постоять над яром, выпрямившись и скрестив руки на груди, как по нашим представлениям стояли капитан Гаттерас, Горюнов и Пири. Потом ухнуть и, согнув колени, ринуться вниз по лыжне, мимо мелькающих берез и елей…
Перечитав биографии знаменитых полярных путешественников, мы придумали целую вереницу испытаний, которые должны были закалить наш характер и здоровье.
То Андрею приходило вдруг в голову, что сон в кровати изнеживает, и он, устроив из ватного одеяла нечто вроде спального мешка, к ужасу родителей перебирался на пол. То, узнав из географических описаний, как страдают путешественники в снегах от жажды (снег не утоляет, а разжигает ее еще больше), я принимался упражнять волю и в течение нескольких дней стоически отказывался не только от воды, но и от супа…
Не помню, в ту ли зиму, или в следующую, в один из выходных дней я зашел за Андреем, чтобы отправиться на прогулку.
— П-п-помоги мне с картой вот, — сказал Андрей, ползая на четвереньках по полу, на котором лежало несколько склеенных вместе листов бумаги.
Игра вступила, видимо, в новую фазу. На полу валялись цветные карандаши, резинки, линейка, ножницы. Сам хозяин, пыхтя от усердия, с удивительным проворством передвигался на животе по карте взад и вперед.
Это была карта, нарисованная старательно, но наивно, как рисовали картографы XV, XVI веков: нечто среднее между картиной и картой. Из озер высовывали головы рыбы. Над конусообразными горами поднимались завитки дыма, а на берегу прогуливались человечки с мохнатыми щитами и короткими копьями.
— Онкилоны, — пояснил художник.
На мысе, носившем мое имя, средь скал поднимались постройки полярной станции. Дальше, в устье реки Савчука, обозначены были условными крестиками верфи.
Я ухмыльнулся, увидев, что одна названа Горой Анны (Аней звали девочку, в которую мы с Андреем были влюблены одновременно и оба без взаимности).
— А город я думаю разбить вот на этой поляне, — сказал Андрей, и под его уверенным карандашом стали возникать у зеленой опушки леса белые прямоугольники домов.
— Почему же меридианы и параллели не нанес? — спросил я. — Какие координаты города?
— К-к-координаты пока не известны.
Глава 2
Вскоре жизнь надолго разобщила нас с Андреем. Он уехал с семьей в Донбасс, в Сталино, учился там и стал горным инженером. В письмах (изредка мы обменивались письмами) я отзывался об избранной им профессии со снисходительностью. С моей точки зрения, мне повезло больше, — я стал гидрографом.
…Все сбывалось, как в счастливом сне.
Гидрографическое судно «Нерпа», на котором мне предстояло работать, должно было пройти по границе материковой отмели северных морей, исправляя отдельные неточности на карте. Конечной целью экспедиции была северо-западная окраина моря Лаптевых, где в океан особенно далеко под водой выдавалась материковая отмель. Места эти, вчерне обследованные седовцами во время дрейфа, по-видимому, сулили еще много неожиданностей для гидрографов. Там же располагался и район гипотетической земли Санникова, о существовании которой больше ста лет спорили ученые. Начальник экспедиции рассчитывал к сентябрю быть уже в районе белого пятна.
Я вышел на палубу. Соленые брызги летят в лицо, крепко покачивает.
Над горизонтом протянулась узкая полоска, что-то вроде неподвижного перистого облака. Это отражение далеких, еще не видных льдов — ледяное небо. Потом повеяло холодом, на волнах закачались зеленовато-белые ледники. Кромка льда была недалеко.
У восточных берегов Земли Франца-Иосифа нам пришлось задержаться, зима надвинулась быстро, быстрее, чем ожидали.
Мы спустились к югу, однако южнее обстановка была также неблагоприятна. С тревогой наблюдали мы, как белесая пленка покрыла море. Зыбь от винтов колебала ее, и она собиралась складками, подобно гофрированной стали.
Все плотнее делались льды вокруг. Вечером 29 сентября справа по борту блеснули огоньки с мыса Челюскин. Утром, поднявшись на палубу, мы увидели, что пролив Вилькицкого, соединяющий Карское море с морем Лаптевых, заперт наглухо льдом.
Нам предстояло зимовать у самой северной оконечности материка, в одной из бухт Таймырского полуострова.
Берег Таймыра выглядел безрадостно: плоская тундра чуть заметно поднималась к югу, сливаясь вдали с туманным небом. Мне вспомнилась характеристика Норденшельда, впервые обогнувшего мыс Челюскин на корабле:
«…местность эта была самой однообразной и пустынной из всех виденных мною на Крайнем Севере».
Однообразной она и осталась, но пустынной ее назвать было уже нельзя. В шести километрах от бухты, где «Нерпа» отдала якорь, поднимались бревенчатые дома станции, отстроенной еще Папаниным.
