Земля от пустыни Син - [6]

Их с Женей сажают на диван, за огромный овальный стол.

— Что вам положить? — спрашивает кто-то, кто сидит слева.

«Это, наверное, Костин папа», — решает Таня.

Она улыбается и не знает, что ответить, — глаза разбегаются от фарфоровых блюд, хрустальных салатников, ваз с фруктами, графинов, бутылок. На столе так много красивого и, наверное, вкусного.

— Ну, давайте начнем с салата.

Николай Семенович кладет ей на тарелку большую ложку салата «оливье». И Таня начинает изо всех сил ковырять вилкой, делая вид, что ест.

— Нина, дай-ка нам кусочек утки, — командует Костин папа высокой девушке, которая только что вошла в комнату и с веселым любопытством поглядывает на Таню.

«Это и есть домработница, — догадывается Таня. — Такая молодая… а не учится… Почему она — просто домработница? Почему не учится?..» Это проносится в сознании и тут же гаснет.

Николай Семенович подвигает поближе к Тане большое блюдо и предлагает:

— Какой кусочек вам нравится?

Таня, не глядя, наугад, указывает пальцем, и Николай Семенович кладет ей утиную ножку и немного зеленого горошка. Он задает еще какие-то вопросы, она что-то отвечает, понимая, что с Костиным папой нужно вести светскую беседу. Но все это тоже как в тумане. Наконец Николай Семенович, видя, что слишком смущает Таню, оставляет ее в покое и переключается на того, кто сидит по другую сторону от него.

Женя ест вовсю, а Таня, с трудом проглотив несколько кусочков пищи, застывает, сложив руки на коленках.

Николай Семенович вдруг встает и, слегка стукнув ножом по хрустальному фужеру, чтобы привлечь внимание, торжественно произносит:

— У нас сегодня собралась такая замечательная компания молодых людей и девушек, Костиных друзей. Предлагаю тост за молодежь, за них всех, за их будущее!

Все чокаются, и Таня тоже, и Женя. И Таня опять чувствует, что взгляды обращены в первую очередь к ней.

Подходит Костя и зовет их с Женей куда-то.

— Сейчас будем танцевать, — объясняет он. — Сева принес вчера отличную запись.

Они идут в ту комнату, где Таня уже была.

В этой комнате стоит застеленная пушистым ковром широкая кушетка, у окна — письменный стол с покрытием из толстого стекла, справа от него — старинный шкаф с книгами, торцом к стене, рядом с платяным шкафом, — две составленных в одну деревянных кровати с полированными тумбочками по обеим сторонам и в углу — торшер. «Это моя комната», — объяснил тогда Костя. «А разве это не спальня?» — удивилась Таня. «Спальня. Но мать спит в первой комнате, где столовая, на диване, Сева — на раскладном кресле. Здесь спим мы с отцом и бабушка. Домработница Нина — в кухне на диване, — Костя засмеялся: — Видишь, сколько у нас народу». Таня тоже улыбнулась. Замечание про родителей показалось ей странным, но спросить о чем-то было бы совсем нетактичным, и она показала рукой на письменный стол: «Здесь твое рабочее место?» — «Да, за этим столом в основном занимаюсь я, — сказал Костя. Он подвел ее поближе и кивнул на фотографии под стеклом: — Это вся наша семья, можешь посмотреть». Таня стала разглядывать фотографии. «Вот мой отец на фронте», — Костя показал на фотографию молодого офицера с медалями на груди. «Он военный?» — спросила Таня. «Был, потом демобилизовался. У отца сложная биография. Он попал в плен в самом начале войны, бежал, добрался до своих. Про плен скрыл, конечно. Но кто-то все-таки дознался и сообщил. Вернее, донесли те, с которыми он бежал», — поправился Костя. «Как это?» — не поняла она. «Они договорились между собой, что скроют про плен, чтобы не было осложнений. А те двое тут же рассказали. Ну, отца исключили из партии». — «Но потом же можно было восстановиться? Многих, кажется, восстановили». — «Он уже не захотел писать заявление, сказал, что не считает себя ни в чем виновным. Он такой — принципиальный… А это — мать, — показал пальцем на фотографию рядом Костя, — тоже на фронте». — «И она воевала?» — «Они оба добровольцами записались». — «Да-а… Впечатляет, — произнесла Таня. — А мой отец не был на фронте, он работал на военном заводе во время войны. И мама. У них тоже медали есть».

Все это вспоминается, как только она входит в комнату.

Тот самый пуф, на котором Таня сидела, сдвинут в сторону, чтобы не мешать. И между кушеткой и кроватью освободилось пространство для танцующих.

К Тане тут же подходит высокий молодой человек в очках.

— Потанцуем?

Он слегка отстраняет Костю, подхватывает Таню за талию, сильно прижимает к себе и начинает крутить и делать какие-то немыслимые движения телом, а потом просто подкидывает ее вверх, отчего у нее захватывает дух, все внутри отчаянно подпрыгивает, а потом ухает вниз.

Когда музыка кончается, около них оказывается Сева.

— Ну что ты делаешь, Илья, — говорит он, — разве можно так с девушками обращаться?

И, не дав Тане опомниться, берет ее из рук Ильи и притягивает к себе.

— Это мой друг, — говорит он. — Не обращай внимания. Просто он немного выпил.

Его нос щекочет Тане ухо. Потом она чувствует, как Сева дышит ей в шею, и из его расширившихся ноздрей идет винный запах. Потом его губы касаются ее щеки.

Таня отворачивается, но губы опять находят ее щеку. Сева что-то тихо говорит про ее глаза, про волосы, про ее красоту, которую, наверное, еще никто не оценил, а он вот сразу заметил. От его слов сердце приятно замирает.